тел. (495) 728 - 3241; info@troek.net

Лекция 4. Петр I и идеология «Ученой дружины».

Время Петра I ознаменовалось быстрой европеизацией России, резким сломом обычаев и традиций отечественно­го средневековья. Несмотря на это, обращение к Западу было благом; оно открывало путь к усвоению опытных наук и технических усовершенствований.

Тем самым обновлялись и политические представления. Петр I проявляет интерес к сочинениям С.Пуффендорфа, одного из самых выдающихся идеологов западноевропейс­кого Просвещения. По его инициативе на русский язык переводится его трактат «De officio nominis et civis justa legem naturale» - «О должности человека и гражданина по естественному праву». В нем обосновывался тезис о необ­ходимости секуляризации политических институтов, отде­ления естественного права от богословия. Любая власть, по мнению автора, возникает в результате разумного согла­шения людей, добровольно ограничивающих свои права в Пользу соответствующих властных учреждений. Следстви­ем естественного договора (pactum) является и возникнове­ние централизованного государства в форме монархии. На его взгляд, именно монархия наиболее гармонирует с естественными стремлениями людей, ограждая их от частного насилия и устанавливая равенство в подчинении. В разряд основных прав личности входит не только защита частной собственности, но и право на образование, продвижение в должности и службе, безотносительно к родословию и бо­гатству. Влияние Пуффендорфа сказалось на всех полито­логических построениях русского Просвещения, и это во многом было обусловлено благосклонным отношением к нему Петра I.

1. По примеру Ивана Грозного. Однако создатель «Рос­сийской Европии» слишком жестко соединил идею есте­ственного права с идеей централизованной государственно­сти, идею власти с идеей абсолютной монархии. В этом он скорее уподоблялся Ивану Грозному, которого считал сво­им «предшественником и примером», называя «глупцами» тех, кто признавал его «тираном». Характерна параллель, которая проводится между московским самодержцем и Вла­димиром Святославичем, великим князем киевским, в отре­дактированном им лично Предисловии к «Морскому уста­ву» (1720). О последнем сказано: «...Владимир Святый на­ставлен быв в богословии, не наставлен показался в полити­ке. И как привидением России от тьмы неверия в познание истинны вечных похвал явился достоин, так российския монархии разделением не малый славы своей урон зделал: понеже превеликий вред народу рускому принес». Напро­тив, Иван Грозный «управил сердце... ко уврачеванию вре­да Владемером соделанного» и избавил Россию от «смерто­носные болезни» удельного «рассечения», соединив «мно­гие немощные и взаим себе вредящие части... в едину мо­нархию ».

Подражание Ивану Грозному в сильнейшей мере опре­делило линию поведения Петра I. Прежде всего это сказа­лось в его отношении к боярству и церкви. Он почти не обращается к услугам Боярской думы, заменяя ее вскоре на Сенат - высший распорядительный и исполнительный орган при царе. При нем прекращается вообще само пожа­лование в бояре. Важнейшие государственные дела поручаются только преданным ему лицам, отличавшимся не родовитостью сана, а способностями и талантами. Извест­но его выражение: «Аз есмь в чину учимых и учащих мя требую». В сознании Петра I укореняется идея о власти как учительстве, и это находит свое выражение в самом титуле Отца Отечества, императора Всероссийского, кото­рый он принимает в день празднования Ништадтского мира 30 октября 1721 г.

Серьезным изменениям подвергается и положение цер­кви. Продолжая линию Ивана Грозного, Петр I настойчиво добивается упразднения двоевластия. После учреждения патриаршества в 1589 г. с новой силой оживает соперниче­ство светской и духовной власти. Патриарх Никон откро­венно заявляет о превосходстве священства над царством. Не скрывают своих «наставительских» амбиций и его пре­емники. Патриарх Иоаким требовал от царей Ивана и Пет­ра Алексеевичей всячески пресекать влияние «иноземцев»: «отнюдь бы иноверцы... обычаев своих иностранных на прелесть христианом не вносили бы, и сие бы им запретить под казнию накрепко». Когда после смерти патриарха Адриана Петр I отменил выборы нового главы русского православия, недовольство сложившейся ситуацией прозву­чало из уст местоблюстителя патриаршьего престола Сте­фана Яворского. Он заявил о различии компетенции церк­ви и государства, потребовав автономии для духовной вла­сти. («Царие бо христианстии, — пишет Стефан Яворский в своем трактате «Камень веры», — начальствуют над христианы не по елику христиане суть, но по елику человецы, коим образом мо­гут начальствовати и над иудеи, и над махометаны, и над язы­ки. Тем же властительство царей о телесех паче, нежели о ду­шах человеческих радение имать. Духовная же власть о душах паче, нежели о телесах владомых печется. Царие имуть в на­мерении покой привременный и целость людей своих во плоти. Духовная же власть имать в намерении живот и ублажение и по плоти и по духу. Царие подвизаются со врачами видимыми, ду­ховная же власть с невидимыми».)

Немаловажным было и то, что политические устремления церкви находили поддержку в народных массах. Это не было тайной и для Петра I. В составленном им совместно с Феофаном Прокоповичем «Духовном регламенте» (1721) говорится: «...простой народ не ведает, како разньствует власть духовная от самодержавной, но великою высочайше­го пастыря честию и славою удивляемый помышляет, что таковый правитель есть то вторый государь самодержцу рав­носильный или болши его, и что духовный чин есть другое и лучшее государство, и се сам собою народ тако умствовати обыкл».

Петр I принимает ряд самых крутых мер с целью ос­лабления духовной власти. Прежде всего санкционируется изъятие части церковных доходов в казну и ограничивает­ся право духовенства безраздельно пользоваться трудом зависимых крестьян. При монастырях открываются «гошпитали», в том числе для незаконнорожденных младенцев, которых монахи обязывались растить и обучать. Строгой регламентации подвергались и штаты церковнослужителей: на 100-150 дворов прихожан полагался один священник, все «излишние» подлежали включению в тягло, причем за беглого бывшего церковника устанавливался штраф в том же размере, что и за беглого крестьянина. Значительно ос­ложняется процедура назначения на церковные должности. Каждый кандидат обязывался иметь соответствующее «зва­нию своему должное искусство», т.е. владеть грамотой. Кроме того, от них требовалось выучить наизусть две книги: «Краткии катехизис» и «О должностях всех чинов». Автором вто­рой книги был Пуффендорф. Обе эти книги священники должны были, согласно «Духовному регламенту», читать в воскресные и праздничные дни в течение года для воспита­ния паствы. Вводятся особые «табельные дни» в церковное богослужение, для «всегдашнего напоминания» духовенству о коронациях, тезоименитствах и победах русского оружия, примеру, в «Реестре торжественным и викториальным дням» 1723 г. таких дней насчитывалось 44. Все «упуще­ния» по табели рассматривались Тайной канцелярией, и виновные подвергались неукоснительному наказанию.

Венцом петровских преобразований в церковной сфе­ре становится учреждение Духовной коллегии, или Сино­да, отменявшего институт патриаршества. Церковь лиша­ется своего самостоятельного значения и превращается в орудие правительственной системы. Синод возглавляет обер-прокурор, светское лицо, находящееся на государ­ственном жалованье. Служители культа также приравни­ваются к обычным чиновникам. С подчинением церкви государству отпадает вопрос о двоевластии и старомосков­ское царство окончательно трансформируется в Российс­кую империю.

Сущность политики Петра соответствовала общепрос­ветительским идеалам. Его прежде всего заботит благо оте­чества, которое он непосредственно связывает с «береже-нием крестьян», земледельцев. В подготовленном им спе­циальном наказе поместному дворянству говорилось, что крестьяне «суть артерии государства и как де через арте­рии (т.е. большую жилу) все тело человеческое питается, так и государство последними, чего ради надлежит оных беречь и не отягощать через меру, но паче охранять от вся­ких нападков и разорений, особливо служилым людям по­рядочно с ними поступать». В данном контексте устанав­ливался запрет на раздел помещичьих имений между на­следниками («от того разделения казне государственной великий есть вред и людям подлым разорение»), а также намечалось облегчение крестьянских податей. До дела это, однако, не дошло: помешала длительная Северная война, обескровившая государственные финансы. Тогда более мяг­кое подворное обложение было заменено подушной пода­тью, которая распространилась на все население: горожан и крестьян. Следствием явилось то, что предвидел и сам Петр, - массовая неуплата налогов, а значит, «вред и убы­ток государству». Тем не менее Петр не теряет оптимизма, подходя к «тягости народной» как временной мере, обеспе­чивающей «государственный интерес». Зато он неизменно убежден в одном: «Надлежит трудица о пользе и прибытке общем, который Бог нам пред очи кладет как внутрь, так и вне, от чего облехчен будет народ». Это и была его мечта-идея, двигавшая его громадным умом и волей.

Секуляризация государственной власти потребовала не только разработки новой политической идеологии, но и создания ее социальной опоры - в виде нового сословия интеллигенции как носителя светского научного знания. При Петре это сословие еще не велико, оно только начина­ет самоопределяться, уясняя свое общественное и полити­ческое призвание. Формирующаяся интеллигенция «идей­на», но «беспочвенна», т.е. оторвана от национальных кор­ней, лишена исторических привязанностей и воспомина­ний. В большей своей части это инородцы - французы, гол­ландцы, немцы; к ним присоединяются и «киевские нехаи» - украинцы, белорусы, которых Петр ценит за обра­зованность и толерантность. (Примечательно, что в петровский период интеллигент как инородец вообще ассоциировался с немцем; отсюда недовольство московитов Немецкой слободой. Особенно резко это выплесну­лось во время стрелецкого бунта 1698 г. По словам одного из его участников, они «и Немецкую де слободу разорять и немец рубити хотели для того, что де их вошло в царство много и чтоб царством не завладели». Неприязнь к «немцам» имела и рели­гиозную подоплеку: в средневековой Руси именно им вменялось в вину распространение астрологии и ересей.)

Вокруг него складывается «ученая дружина» - когорта интеллектуалов, поднявшая стяг европеизации России. Во главе ее стояли Феофан Прокопович и Татищев, два крупных мыслителя-прагматика, сыгравших важную роль в сплочении русского раннеин-теллигентского движения.

2. Феофан Прокопович (1681-1736). Знакомство его с Петром состоялось в 1709 г., во время пребывания царя в Киеве, по случаю победы русских войск под Полтавой. Он произнес похвальное слово, которое понравилось монарху и заставило его обратить внимание на просвещенного про­поведника. С того времени он постоянно покровительствует Феофану, а в 1715 г. вызывает его в Петербург для подго­товки церковной реформы.

Феофан отличался свободой ума и антицерковными наклонностями. На его взгляд, Священное писание должно восприниматься не догматически, а «риторским разумом», т.е. аллегорически. Это позволяло ему примирить Библию и систему Коперника, защищать науку от нападок орто­доксов. Философское основание его взглядов составляла теория двойственной истины, которую перенял от него М.В.Ломоносов.

Однако главный интерес Феофана лежал в русле поли­тики. Он прекрасно знал труды Т.Гоббса, Ю.Липсия, Г.Гроция, С.Пуффендорфа, И.Буддея, обосновывавших принцип сильной централизованной власти. Из его собственных ра­бот, помимо составленного им при участии Петра I «Духов­ного регламента», выделяются прежде всего «Слово о вла­сти и чести царской» (1718) и «Правда воли монаршей» (1719), которые обрели статус государственных законода­тельных актов.

Феофан Прокопович - сторонник договорной теории про­исхождения государства, истоки которого он возводит к договорным отношениям в семье. «Брачное сочетание, -пишет он, - есть от рода контрактов или договоров, а во всех контрактах равно дело разоряется, когда сия или оная сторона артикулов договора не сохраняет». Именно дого­вор, контракт, по мнению Феофана, обеспечивает равен­ство сторон как в семье, так и в государстве. В своих суж­дениях о догосударственном состоянии он старается при­мирить позиции Гоббса и Пуффендорфа. Для него непри­емлема ни точка зрения первого о войне всех против всех в древних сообществах, ни точка зрения второго о царившем в них всеобщем мире. Феофан полагает, что и в естествен­ном состоянии люди совершали добро и зло, мирились и воевали, следуя свободной воле, дарованной им от Бога. Изначальный закон жизни человеческой, «с стороны од­ной велит нам естество любити себе и другому не творити, что нам не любо, а со другой стороны злоба рода растленнаго разоряти закон сей не сумнится», а потому «всегда и везде желателен был страж, и защитник, и сильный побор­ник закона, и то есть державная власть». Следовательно, государство учреждается вследствие необходимости защи­ты богоустановленного закона жизни. Но совершается это не по насилию и утеснению одних другими, а по добро­вольному соглашению, воле всего народа. Не входя в под­робности относительно способов сплочения народной воли, Феофан ограничивается признанием ее соответствия боже­ственным замыслам: «Ведати же подобает, что народная воля... бывает не без собственного смотрения Божия, но Божиим мановением движима действует. И того ради вся долженства как подданных к государю своему, так и госу­даря к добру общему подданных своих не от единой воли народной, но и от воли Божией происходит». Таким об­разом, для государственной власти оставляется удобный зазор, позволяющий ей соизмеряться с обстоятельствами и действовать от имени народной или божественной воли.

Феофан неспроста дуализирует источник государствен­ной власти. Ему ясно, что она не может оставаться лицом к лицу только с народной волей. Люди подвержены страстям и переменчивы в своих намерениях. Это может легко вос­палить их воображение и направить их волю к свершению бунта. Власть черни для Феофана отвратительна: «Меры в ярости не знает простолюдное свирепство, когда видит вся по воле своей». Поэтому одной их главных задач верхов­ной власти является обеспечение мира и безопасности граж­дан, что достигается, во-первых, «умалением народных тяжестей» и, во-вторых, всемерным поощрением «великих честных учений», т.е. просвещения. Но в основе всего этого должно лежать «искусство экономическое», т.е. раз­витие производства и сельского хозяйства. Всякий иной путь чреват недовольством народа, бунтами. Власть, забо­тящаяся только о собственном интересе, есть власть «лю­тая и паче монаршества страшнейшая».

Феофан Прокопович выступает апологетом централи­зованной власти, не сковывая ее не только путами церков­ности, но и народности. Она имеет абсолютный характер и не подлежит никаким юридическим ограничениям. Монарх соединяет в своем лице и законодательную, и судебную власти, и долг подданных - «без прекословия и роптания» исполнять его указы и повеления. Народ своей воли не имеет, он отдал ее полностью монарху при его избрании. И если монарх не тиран, не деспот, он помнит: «Всякая власть верховная едину своего установления вину конечную име­ет всенародную пользу». Такова суть политических раз­мышлений Феофана Прокоповича.

3. В.Н.Татищев (1686-1750). Другим мыслителем пет­ровской эпохи, стоявшим во главе «Ученой дружины», был Татищев, крупный администратор, автор множества сочи­нений на исторические, научные и политические темы. Среди них наиболее значительны «Духовная» и «Разговор двух приятелей о пользе науки и училищах», сердцевину которых составляет теория «всемирного умопросвящения».

В истории человечества Татищев выделяет три этапа: первый - создание письменности, второй - возникновение христианства и третий - «обретение тиснения книг», кни­гопечатание. С созданием письменности связана кодифи­кация законов у разных народов: их правители «зачали законы сочинять и, на лучшее наставляя, лучи малого си­яния и благоразумия им открывать». В Персии это был Зороастр, в Египте - Озирис, в Греции - Минос, в Риме - Янос, или Нума Помпилий. «Близ потопа», как пишет Та­тищев, обрели свои письмена и законы китайцы. Аналогич­ным образом обстояло дело и у «славянов»: как только была изобретена азбука, тотчас началось «сложение закона». Речь в данном случае идет о «Русской правде» - выдающемся памятнике правовой мысли древнекиевской эпохи.

С приходом христианства человечество достигает новых ступеней «умопросвящения». Учение Христа принесло с собой не только «душевное спасение, царство небесное и вечная блага»; благодаря ему прежде всего «все науки ста­ли возрастать и умножаться, идолопоклонство же и суеве­рия исчезать». Но оно стало жертвой церковных разделе­ний, и это привело к тому, что «едва не повсюду науки нуждные человеку погибли». Говоря о средних веках, Та­тищев замечает: «Оное время ученые время мрачное именуют». К наибольшим бедам, проистекшим от церкви, он относил политическое властолюбие, равно присущее и «рим­ским архиепископам», и «нашим митрополитом и патри­архом», которые «от гордости и сластолюбия противобожного» возомнили, что «якобы власть духовная выше госу­дарственной». «Тиснение книг», просвещение представ­ляется Татищеву важнейшим средством полного преодоле­ния негативного воздействия церкви на развитие государ­ственности и политических институтов. Он отстаивает идею веротерпимости, основанной на поддержке наук и училищ. «Разность вер великой в государстве беды не наносит», констатирует русский мыслитель.

Как и Феофан Прокопович, в вопросе о происхождении государства Татищев придерживается договорной теории. Согласно его учению, человек «по естеству» обладает сво­бодой воли; она ему «толико важна и полезна, что ни еди­но благополучие ей сравняться не может...»; «человек, ли­шенный воли, есть невольник». Но воля полезна, если она употребляется с разумом и рассуждением. Именно ра­зум убеждает нас в том, что «человеку и в лучшем возрасте и разуме на себя единаго надеяться не безопасно, и потому видим, что воле человека положена узда неволи для его же пользы». Эта «вторая, своевольная, неволя», вытекающая из «нужды» и основанная на «договоре», как раз служит причиной возникновения государства и разнообразия его форм.

Хотя Татищев сторонник монархического устройства России, он все же не считает монархию единственно целе­сообразной формой правления. На его взгляд, каждый народ, «разсмотря положение места, пространство владе­ния и состояние людей», избирает такую систему, кото­рая наиболее приемлема для общенародного благополучия. «Например, - пишет он, - в единственных градех или весь­ма тесных областях, где всем хозяевам домов вскоре со­браться молено, в таком демократия с пользою употребить­ся может, а в великой области уже весьма неудобна. В областях хотя из нескольких градов состоясчей, но от нападений неприятельских безопасной, как то на островах и пр., может аристократическое быть полезно, а особливо если народ учением просвясчен и законы хранить без при­нуждения прилежит, тамо так острого смотрения и жес­токого страха не требуется. Великие и пространные госу­дарства, для многих соседей завидуюсчих, оные ни кото­рым из объявленных правиться не может, особливо где народ не довольно учением просвясчен и за страх, а не из благонравия или познания пользы и вреда закон хранит, в таковых не иначей, как само- или единовластие потреб­но». Россия, естественно, подпадала под действие тре­тьего принципа и потому не могла быть никакой иной, кроме как монархической. Вместе с тем Татищев предла­гает «пункты», которые существенно ограничивают мо­нархию. В частности, он предусматривает создание двух палат: «Вышнего правления» из 21 человека и «другого правительства» для занятий «делами внутренней эконо­мии» из 100 человек. В первой палате сосредоточивалась основная сфера законодательной деятельности, что фак­тически низводило монархическую власть до уровня от­правления чисто исполнительных функций.

В соответствии с этим на первый план выдвигается про­блема общих принципов законотворчества, или, по терми­нологии Татищева, «законописи». Для русского мыслите­ля не составляет тайны то, что само по себе существование законов еще не гарантировало их исполнения. Поэтому независимо от того, кто и как издает гражданские законы, должны соблюдаться некоторые общезначимые условия, равно обязательные для всякой власти. Таких условий Та­тищев устанавливает четыре. Во-первых, «чтоб закон вня­тен и всем подзаконным вразумителен был». Он должен быть написан на том «речении», которым говорит «боль­шая часть общенародия», без всякого витийства и иноя­зычных слов. И притом «всякий закон что короче, то внят­нее». Во-вторых, законы должны быть выполнимы. Тати­щев и в теории, и на практике ратует за смягчение суще­ствующего законодательства: «Воздаяния за добро и злодеяния чтоб умеренные и делам достойные предписаны были, ибо неумеренные казни разрушают тем закон, что от сожа­ления принуждены будут наказания уменьшать и закон сами судии нарушат, а у подданных безстрастие родится». В-третьих, «чтоб законы один друго­му ни в чем противен не был, дабы как судящие, так и судящияся не имели случая законы по своим прихотям тол­ковать и тем коварством законы скрытно нарушать». На­конец, в-четвертых, Татищев формулирует демократичес­кое требование, «дабы всякой закон всем немедленно явен и известен был, ибо, кто не зная закона, преступит, тот по закону оному осужден быть не может». Позаботиться о своевременном и широком объявлении законов обязано правительство, которое несет ответственность за обществен­ное благо.

Не обходит Татищев и такой принципиальный вопрос, как соотношение закона и обычая. Он признает, что обы­чай обычаю - рознь. Не все в прошлом было только тем­ным и варварским. Так, до Бориса Годунова «в Руссии кре­стьянство было все вольное». Он же сделал их крепостны­ми, заставив народ «волноваться». Следовательно, таким «пременением древних обычаев иногда немалой вред нано­сится». Однако не все обычаи таковы, и «где польза общая требует, тамо не нуждно на древность и обычаи смотреть»: надо смело идти на обновление и преобразования.

Татищев видел Россию единой с Европой, не тирани­ческой, а легитимной и просвещенной. Это ставило его на голову выше других просветителей петровской эпохи, в том числе и Феофана Прокоповича. Он дал начало целому на­правлению русской политической мысли, которое получи­ло название западничества.

4. И.Т.Посошков (1652-1726). На волне петровских пре­образований вознесся из низов и талантливейший мысли­тель-самоучка Посошков, известный главным образом сво­ей «Книгой о скудости и богатстве», написанной специаль­но для представления российскому монарху.

Его острый ум жаждал правды, и он постоянно обличает все то, что «ветхо» и «гнило», взывая к воле и силе государя самодержца. «Царь яко Бог, еже возхощет, в облости своей может сотворить», - утверждает Посошков. Россия представляется ему огромным, застарелым Домом, в котором ничего невозможно исправить, сперва «не разсыпав его и подробну не разсмотря». Начать же все необ­ходимо с составления нового Уложения, взамен прежнего, утвержденного еще царем Алексеем Михайловичем. Дока­зывая, что в нем «неправда велми твердо въкоренилась», он обусловливает это игнорированием «народосоветия». Поэтому для составления нового Уложения Посошков пред­лагает Петру I созвать представителей (по 2-3 человека) от всех сословий - духовенства, администрации «высокаго и нискаго чина», дворянства и купечества, «фискалов» (лю­дей сыска и надзора), солдат и знатных крестьян из ста­рост и сотских, «которые во всяких нуждах перебывались», а также «детей боярских» - холопов. Они-то и должны «освидетельствовати самым вольным голосом, а не под при­нуждением» составленный правовой кодекс, «дабы в том изложении как высокородным, так и нискородным, и как богатым, так и убогим, и как высокочинцам, так и ниско-чинцам, и самым земледельцам обиды бы и утеснения от недознания коегождо их бытия в том новоисправном изло­жении не было». Затем решение «многонародного сове­та», как называет Посошков всесословный совещательный орган при царе, поступает на утверждение монарха. Пос­ледний мог отредактировать кодекс, вплоть до исключе­ния ряда статей.

По мнению Посошкова, введение «народосоветия» не снижает роли «его величества самодержавия», но, напро­тив, позволяет ему действовать со знанием дела. Приме­чательно, что аргументация его при этом совпадает с пози­цией Курбского. «...Без многосоветия и без вольного голо­са, - заявляет от, - никоими делы невозможно сладить, Понеже Бог никому во всяком деле одному совершеннаго разумения не дал...». Следовательно, на всякого челове­ка довольно простоты, и это уравнивает всех в правах -великих и малых. Посошков надеется, что «великий наш монарх повелит суд устроити един, каков земледельцу, тако и купецкому человеку, убогому и богатому... чтоб всякому и нискочинному человеку легко было его доступить...». Ему хотелось видеть Россию «общежительством любов­ным», в котором все прекрасно - «как в духовности, тако и во гражданстве». С такой мечтой он и умер в тюрьме, где оказался вскоре после смерти Петра I «по важному сек­ретному государственному делу», вероятно, за свои «домо-строительские» идеи.

Оглавление

* ЗАКАЗАТЬ АВТОРСКИЙ РЕФЕРАТ, КУРСОВУЮ ИЛИ ДИПЛОМ*

тел. (495) 728 - 3241; info@troek.net

ЗАКАЗАТЬ РЕФЕРАТ

ЗАКАЗАТЬ КУРСОВУЮ

ЗАКАЗАТЬ ДИПЛОМ

Новости образования

Все о ЕГЭ

Учебная литература on-line

Статьи о рефератах

Образовательный софт