тел. (495) 728 - 3241; info@troek.net

Вопрос 71. Основные идеи аналитической юриспруденции.

Современная аналитическая юриспруденция является модификацией новейшего юридического позитивизма, однако в своих методологических и концептуальных характеристиках она восходит к работам Дж. Остина. С историка-философской точки зрения она предстает сегодня разновидностью юри дико-методологического позитивизма, во многом сближающегося с юридическим позитивизмом Г. Кельзена, с модификациями юридического аналитического догматизма, юридической лингвистикой. В числе предшественников такого направления в юриспруденции обычно называют римских юристов, затем средневековых докторов юриспруденции (Ирнерия, Бартоло, Бальда).
Задачи такой догматической юриспруденции общеизвестны и не требуют развернутых обоснований, поскольку они всегда определялись потребностями повседневной жизни и были тесно связаны с юридической практикой. Именно для этого подхода более всего характерно восприятие права как некой совокупности норм, как упорядоченной системы законов и отраслей права. При этом закон воспринимается как словесное выражение мысли законодателя. В совокупности законов имеется своя внутренняя логическая связь и своя более или менее совершенная система соподчинения и распределения. Понятно, что такая система законов не может быть последовательно логической и разумной, поэтому задача юристов и науки состоит в том, чтобы содействовать избавлению системы от противоречий и пробелов и позаботиться о более совершенном словесном и смысловом содержании юридических текстов, поскольку самая элементарная юридическая практика требует понимания и толкования законов. Из этого анализа и толкований и рождается то совокупное знание и умение, которое называют догмой права или догматической юриспруденцией. Задачи науки при таком подходе не имеют глубоких и качественных отличий от практики аналитического толкования законов в судах или правительственных учреждениях. Поэтому и сама наука -- догматическая ( или аналитическая) юриспруденция должна быть отнесена к разряду описательных наук.
В XX в. эти идеи были подхвачены и отчасти перетолкованы в работах англичанина Герберта Харта. Последний рассматривает право как формально-логическую систему “первичных” и “вторичных” правил, восходящих к так называемой высшей норме признания (Концепция права. 1961)- Первичные правила представляют собой такие законодательные установления, которые были изготовлены суверенным органом (т. е. парламентом) и вследствие этого обстоятельства возникли определенные обязанности, обязательства и правомочия.
Вторичные правила состоят из трех разновидностей-- правил признания, правил изменения и правил вынесения судебного решения. Последняя разновидность, по сути дела, предстает правилами о правилах, т. е. такими правилами, которым судьи, работники гражданской службы, правительственные министры и другие лица должны следовать в процессе применения или толкования закона. Правила изменения означают согласованные правила, предусмотренные на случай необходимых изменений в действующем законе. Например, в ситуации, когда меняются законы о выборах, парламентские выборы могут в итоге привести к новому парламенту и новому правительству, которые затем могут произвести изменения в “первичных правилах”.
Более сложным выглядит толкование правил признания. Однако их роль очень важна и эти правила составляют характернейшую черту современной позитивистской школы права. Закон является законом лишь при условии, если он признан таковым, поскольку он исходил из признанного, учрежденного и в этом качестве воспринимаемого источника права. Письменная конституция США отвечает правилу признания; неписаная конституция Соединенного Королевства также подчиняется правилу признания, поскольку этому правилу следуют парламент и суды. Харт утверждает, что лишь в том случае правовая система может действовать эффективно, когда 'существует реальное сочетание первичных и вторичных правил.
Данные современных социальных наук, включая и правоведение, исходят из того, что поведение людей управляется частично обычаем, частично привилегией и частично некоторыми определенными и разделяемыми ценностями. Кроме того, члены сообщества могут испытывать влияние религиозной морали, включающей доктрины и учение церкви, а также этических принципов ( профессиональных прежде всего-- врачебной этики, деловой и др.). Все эти разновидности могут находить и часто находят отражение в правовой системе. Позиция Харта сводится к следующему: во всех сообществах существует частичное взаимопроникновение в содержании между правовым и моральным обязательством; однако атрибуты правовых правил являются при этом более специфическими и окружены барьером из более детализированных оговорок, нежели другие сопоставляемые правила (т. е. моральные правила).
Большое распространение и дальнейшие модификации получила его классификация правовых правил на первичные и вторичные. Отсутствие вторичных правил, согласно Харту, есть признак правовой системы примитивного, традиционного сообщества. Там, где нет такого различения юридических правил, не существует и парламентского процесса, который оказывает обычно содействие в их различении и обособлении. Если в обществе восприняты правила признания в вышеуказанном смысле, то и чиновники, и рядовые граждане обеспечиваются тем самым весьма авторитетным критерием для идентификации первичных правил обязывающего назначения. Джон Рац, автор работы “Концепция правовой системы” (2-е изд. 1980) суммировал эту же мысль при помощи следующего примера. Правило признания имеет отношение к деятельности законодательного корпуса как учреждения, руководимого определенными нормативными соображениями, например теми, которыми, как ожидают сограждане, этот корпус должен озаботить себя в соответствии с положениями, скажем, предвыборного партийного манифеста, и что законодатели могут быть наказаны, если они не обеспечат выполнение предвыборных обещаний в той или иной форме.
Теоретическая конструкция права и правовой системы Харта, доминировавшая в Великобритании в середине нынешнего века, впоследствии подверглась (вместе с другими позитивистскими течениями) философской и социологической критике, особенно со стороны американца Рональда Дворкина, профессора юриспруденции в Оксфорде. В книге под названием “Если о правах говорить серьезно” он возражал позитивистам: ни один законодатель (т. е. тот самый “суверен, устанавливающий закон-приказ”) не может позволить себе игнорировать общественные взгляды или чувство неправды, поскольку общественное мнение, как бы ни было оно переменчивым и текучим, тем не менее возводит границы вокруг той области, которую парламент и правительство могут “проигнорировать только теоретически”.
Концепция Харта, пребывая в русле юридико-аналитической версии современного позитивизма, относится в силу определенного своеобразия своих конструкций и подходов к категории так называемого лингвистического юридического позитивизма. Еще одной разновидностью современного юридического позитивизма является нормативизм Кельзена.

Вопрос 72. Правовые воззрения Г. Кельзена.

Основная работа Г. Кельзена (1881--1973), австрийского философа права, последние годы жизни которого прошли в США, называется “Чистая теория права” (1934, 2-е расшир. изд. 1960).
Под этим названием строилась такая теория позитивного (т. е. существующего и действующего) права, которая, в обеспечение своей “чистоты”, отказывается заранее от познавательных усилий в отношение всех элементов, которые являются чуждыми позитивному праву. Пределы подобного ограничения предмета научного обсуждения должны быть, по авторскому замыслу, отчетливо зафиксированными. И эта фиксация должна охватить следующие два направления: специфическая и специальная наука права (т. е. та дисциплина, которую обычно именуют юриспруденцией) должна различаться и обособляться от философии справедливости, с одной стороны, и от социологии (познания социальной реальности), с другой стороны.
Если соотнести предмет чистой теории права и философии справедливости, то окажется, по толкованию Кельзена, что чистая теория права как наука не в состоянии ответить на вопрос “что такое справедливость?”, потому что этот и другие связанные с ним вопросы не могут быть (по принципиальным методологическим соображениям) раскрыты “научно”.
Универсальным логическим предположением ( и оправданием) значимости позитивного права, “его обязательности и действенности” является так называемая основная норма. Эта норма призвана вводить все официальные действия должностных лиц в контекст правопорядка, а также придавать правосоздающим актам должностных лиц и граждан общезначимый характер. Суть этой теоретической конструкции Кельзен передает при помощи аналогий. Так, основную норму можно представить как “самую первую из конституций” (с учетом формулы “конституция как основной закон государства”). Подобная норма существует в любой религиозной системе, и она подразумевает, что некто должен вести себя как бог и что власти устанавливаются по его соизволению. “Сходным образом Основная Норма порядка предписывает, что кто-то должен вести себя как “отцы” конституции и что подобные лица прямо или косвенно уполномочены (делегированы) на это требованием (командой) самой конституции”.
В трактовке соотношения права и власти, права и государства позитивистская традиция проступает наиболее отчетливо, в особенности в выводе о том, что право, согласно чистой теории права, есть “специфический порядок или организация власти”. Государство выступает в двух измерениях-- как господство и как право. По характеристике Кельзена, подобное восприятие государства наиболее плодотворно в социологической теории, где государство выступает таким отношением, в котором “некоторые” приказывают и правят, а другие подчиняются и управляются. Но это-- социология государства, а юрист в состоянии описать социальную реальность без tepmiqla “государство” либо употребляя этот термин в специфическом несоциологическом смысле. Например, в карательной сфере законодательства плодотворно обсуждение “права государства” по отношению к преступникам и, с другой стороны, в некоторых отраслях можно обнаружить “права против государства”-- в гражданском праве, конституционном, административном, так называемом публичном праве.
В намерении представить теорию права обособленной от моральной философии (философии справедливости) или от социологии подход Кельзена в принципе мало чем отличается от аналогичной установки аналитической юриспруденции Док. Остита, с той лишь разницей, что он несколько обновил терминологическое оправдание правоведения как науки эмпирической (в противоположность метафизической) и как науки “социально-технической” ( в противоположность политико-идеологической, каковой, по мнению Кельзена, была сфера традиционной юриспруденции).
Обсуждая вопрос об обособлении предмета общественных дисциплин, Кельзен тем не менее не мог обойти признанием тот факт, что право в его реальности (как регулятор поведения) и долженствовании характеризуется таким свойством, как результативность и действенность, и что по-другому все это называется властью права (закона). И хотя право и власть не одно и то же, само по себе право не может существовать без власти, а потому право и трактуется чистой теорией права как “специфический порядок власти или организация власти”. С точки зрения социологической и государство следует воспринимать “ законным правовым порядком”, при котором одни приказывают и правят, а другие подчиняются и управляются. С теоретической точки зрения правоведения, социальная реальность может быть описана и без терминов “государство”, “правопорядок”. Однако такое возможно лишь там, где поведение мысленно оценивается при помощи нормативной системы обязывающих и предписывающих норм права, причем права в его трактовке нормативной юриспруденцией как системы важнейших норм. Такие процедуры оценок и характеристик и составляют объект социологической юриспруденции.
Свою позицию в отношении естественно-правовых концепций Кельзен высказал в статье 1949 г. “Доктрина естественного права перед трибуналом науки”. В самом общем виде школу естественного права следует воспринимать как носительницу доктрины, предлагающей определенное решение вечной проблемы справедливости. По-другому можно сказать об этом же, что доктрина пытается ответить на вопрос, что правильно и что неправильно во взаимоотношениях людей. При этом исходят из посылки, что можно различать, что естественно в поведении человека и что неестественно, следовательно, против природы. Прирожденные права-- это только права, которые законами человеческими ни установить, ни отменить невозможно, а можно только защитить и обеспечивать.
Возражения Кельзена против естественно-правовой аргументации сводились к следующему. Во-первых, происходит смешение существенных различий между научно общепризнанными законами природы и правилами этики и юриспруденции. Далее, оценки поведения человека или функционирования социального института как “естественного” 'означает всего лишь то, что они соответствуют тем нормам, которые базируются на субъективной оценке-- позиции определенного мыслителя, принадлежащего к естественно-правовой школе. Но дело в том, что в реальной жизни мы имеем дело фактически не с одной доктриной естественного права, а со многими доктринами, проводящими нередко противоположные принципы. Например, очевидна ошибка Гоббса, считавшего, что власть государства, основанная в соответствии с законами природы, является абсолютной, т. е. неограниченной. Дж. Локк и Ж-Ж. Руссо эту же власть воспринимали и толковали по-другому.
Тяга к естественно-правовой доктрине, по Кельзену, коренится в психологической потребности оправдать субъективные ценностные решения и попытаться выдать их за основанные на объективных принципах, на истине и т. д.

Вопрос 73. Политико-правовые идеи солидаризма и институционализма.

Если в области социалистических политических идей главной новацией стал синдикализм (он рассмотрен в разделе об анархизме) и социал-реформизм, то в области теоретического правоведения обновление шло на основе социально-позитивистского правоведения, которое представлено в этот период именами Л. д юги и М. Ориу.
Творчество Леона Дюги (1859--1928), теоретика права, конституционалиста, декана юридического факультета в Бордо, приходится на тот период, когда в европейских странах происходило возрождение идей естественного права (юснатурализ- ма). И хотя это возрожденческое движение не было в состоянии раз и навсегда нарушить доминирующее положение юридических позитивистов, все же интеллектуальное и нравственное недовольство позитивизмом содействовало обновлению восприятия и трактовки тех вопросов, которые позитивисты в силу своей задогматизированности не в состоянии были адекватно воспринимать и объяснять.
Дюги предстает в конечном итоге защитником социально- юридического, т. е. позитивистского и социологического, понимания права, однако с некоторыми отступлениями в пользу естественно-правовой традиции.
Таким образом, общий замысел Дюги предстает как решительное намерение поместить право и его знатоков--юристов в некоторый новый и более адекватный контекст обсуждения природы и назначения права и государства. В этом своем намерении он нашел поддержку среди основателей и главных авторитетов социологического позитивизма (Сен-Симой, О. Копт, Г. Спенсер) и современников, в частности Э. Дюркгейма, который в своих работах методологического свойства настойчиво утверждал, что право есть не что иное, как “непосредственный результат социальных факторов”.
Центральной и объединяющей идеей для Дюги становится не идея из арсенала юснатурализма или юридического догматизма, а идея, заимствованная из области позитивистской социальной философии. Таковой стала концепция солидаризма, у истоков которой находится О. Кант. Именно привнесение этой идеи в проблематику обсуждения природы публичной власти, публичного и частного права привело Дюги к переформулированию предмета публичного права и прав человека, а также к новым перетолкованиям понятий “социальный класс”, “индивидуальное право”, “разделение властей” и др.
О солидарности д юги высказался в таких словах: “В солидарности я вижу только факт взаимной зависимости, соединяющий между собой, в силу общности потребностей и разделения труда, членов рода человеческого, в частности членов одной социальной группы. Прибавлю, что в последние годы до того злоупотребляли прекрасным словом “солидарность”, что я колеблюсь произносить его; нет деревенского политика, который не разглагольствовал бы о социальной солидарности, не понимая, впрочем, значения этих слов. Поэтому я предпочитаю говорить: взаимная социальная зависимость”.
Помимо социальной солидарности людей объединяют и интегрируют в новые общности те правила поведения, которые заданы не правами индивидов или коллективов (их д юги полагает иллюзорными и просто несуществующими), а социальной нормой. Происходит подобное дисциплинирование и объединение по той простой причине, что все люди существа социальные, что всякий социальный акт, нарушающий социальную норму, обязательно вызовет “социальную реакцию” и т. д. “Всякое общество есть дисциплина, а так как человек не может жить без общества, то он может жить, только подчиняясь какой-нибудь дисциплине”. Концептуальной разработке темы о социальной норме, основанной на соединяющей людей взаимной зависимости, Дюги придавал основополагающее значение и для науки, и для последующего существования современного общества и отдельного человека. “Как Эвклид основал всю свою геометрическую систему на постулате параллелей, так и современный человек может основать всю политическую и социальную систему на постулате нормы поведения, обязательной для всех”.
Социальная норма не есть моральная норма, однако ее можно и нужно считать нормой правовой. Подобно норме правовой, она относится к внешним проявлениям человеческой воли и не обязательна для его внутренней жизни. Кроме того, как полагал Дюги, социальная норма является как бы “органическим законом общественной жизни”, впрочем, это выражение следует понимать не более как метафору. Такова главная особенность социальной нормы, призванной вытеснить в правопонимании образ правовой нормы в ее многовековом иллюзорном восприятии и употреблении.
Институционализм вырос на базе признания и своеобразного истолкования того факта, что существующие в каждом обществе коллективы (социальные общности, учреждения), такие как семья, члены одной профессии, добровольные ассоциации, а также коллективы, организованные во имя удовлетворения умственных и иных запросов, следует воспринимать учреждениями интегративными, т. е. обеспечивающими сплочение общества в нацию-государство. При этом интегративная роль подобных коллективов выполняется ими вместе с выполнением более частных ролей, связанных с таким служением, которое выгодно им самим.
Даже коллективная общность, именуемая бюрократией, занятая обычно заботами о постоянном своем преобладании над массами управляемых лиц и групп, может восприниматься в качестве учреждения с посредническими функциями, нацеленными на реализацию общих функций государства. Государство, в свою очередь, не только не препятствует появлению и развитию бюрократической общности, но даже содействует ее инсти- туционализации.
Теорию институционализма наиболее успешно разрабатывал Морис Ориу (1859--1929), который извечную проблему противоположения интересов индивида и государства истолковал в духе христианского коллективизма первых его веков, однако сделал это с некоторыми новациями, обусловленными современной социально-исторической ситуацией. Теория институции, понимаемой как учреждение, установление или же некая коллективность, отказалась от использования договорной теории (концептуального ядра либеральной теории) и от командно- административной законности социалистов и выдвинула ряд принципиально новых положений, которые получили затем весьма широкое популистское употребление,
Концептуальная основа теории институции восходит к идее равновесия, которую Монтескье в свое время положил в основание своей теории разделения властей. Суть ее состоит в том, что правопорядок пытаются уподобить системе физического равновесия сил и всю жизнь современных государств представить себе как “бесчисленные социальные равновесия, соединенные в сложную и запутанную систему” (Н. К. Алексеев).
Предметом публичного права, согласно М. Ориу, является государственный режим правления, который олицетворяет собой государство, т. е. режим одновременно политический, экономический и юридический, но также режим, который “овладевает нацией, видоизменяет ее, налагает на нее определенную форму и становится средой, в которой существуют индивиды”.
Гражданская жизнь составляет объект воздействия государственного режима и характеризуется, согласно концепции Ориу, разделением между политической властью и частной собственностью, которые в первичных, догосударственных формах организации нации “всегда бывают слиты вместе”. Это разделение является на стадии функционирования государственного режима основой одновременно и политической власти, и свободы. Такое разделение происходит путем двух параллельных процессор -- централизации права и централизации политической власти.
Правовые отношения с точки зрения выполняемых ими социальных функций предстают областью социального мира, в котором уравновешиваются враждебные и противоположные интересы людей, социальных групп и классов. Настоящий мир, национальный или интернациональный, всегда является миром, основанным на праве. Право уравновешивает вечную противоположность между личностью и обществом. Каждая правовая система распределяет все права между личностью и обществом и создает право индивида, с одной стороны, и право общества -- с другой.
Это распределение создает социальный антагонизм и в то же время создает систему равновесия. Возникший таким образом правопорядок уравновешивает в каждом обществе не только противостояние индивида и общества, но также многие другие системы общественного быта --*быта гражданского, публичного, коммерческого, военного и др. Все эти формы быта находятся, согласно Ориу, в состоянии равновесия, причем гражданский быт образует как бы центр всей системы, ядро притяжения, вокруг которого вращаются остальные. Система правового равновесия имеет одну характерную особенность -- она в своем воздействии универсальна. Она не только стремится уравновесить власть, как это имеет место в системе политического равновесия, или только интересы, как это имеет место в экономических отношениях, она охватывает и власть, и интересы, и все другие области социальной жизни.
Ориу не вполне разделяет позицию Дюги в вопросе о неотчуждаемых правах человека и выстраивает другую аргументацию. Право собственности на недвижимость или на землю является “естественно вечным, так как сама возможность уничтожения вещи длится вечно”. Положение Декларации прав 1789 г. о том, что “собственность является неприкосновенным и священным правом” (ст. 17), адресовано прежде всего администрации и вызвано тем, что собственность -- эта главная основа режима -- долгое время недостаточно охранялась правительством. “ В течение целых веков собственность подвергалась конфискациям или экспроприациям без возмещения”.

Вопрос 74. Социологическая юриспруденция Е. Эрлиха и Р. Паунда.

Для социологической юриспруденции характерно акцентирование главного внимания не на том, что есть право, а на том, как право действует. В этой связи оказалось уместным древнее различение слова живого и слова мертвого, которое, будучи привнесенным в правовую жизнь и правовое общение, позволило сразу же произвести отличие законов, которые “гласят”, от тех законов, которые “не гласят”, или, в другой редакции, отличать “право в жизни” от “права в книгах”.
Австрийский правовед Е. Эрлих опубликовал в 1913 г. книгу “Основы социологии права”, в предисловии к которой он написал, что право коренится не в текстах законов, а в жизни: “Центр тяжести развития права в наше время, как и во все времена,-- не в законодательстве, не в юриспруденции, не в судебной практике, а в самом обществе”.
Концепция Эрлиха получила название концепции “свободного права”, поскольку для нее стал характерным “свободный подход к праву”, который, согласно Эрлиху, можно обнаружить в практике судебного разбирательства, где имеет место свобода судейского усмотрения. Исходные начала самого права следует искать в обществе, в образующих его объединениях и союзах, таких как семья, торговые товарищества, община и само государство. “ Чтобы понять истоки, развитие и сущность права, следует прежде всего изучить порядок, существующий в общественных союзах. Причина неудач всех предшествующих попыток объяснить право состояла в том, что они исходили от правовых предписаний, а не из этого порядка”. И в далеком прошлом, и в современном обществе право представляло собой порядок, существовавший в родах, семьях, а также в нормах и предписаниях, определяющих внутренний строй союзов, и установленный соглашением, договорами и уставами этих союзов и объединений. “Подобная констатация на практике подводила к мысли о том, что если гражданский и торговый кодекс не дают конкретных предписаний к разрешению данного конфликта, то следует обращаться к уставу данного объединения или союза, т. е. к правовым нормам союза, которые имеют прямое отношение к данному правовому факту. Эти нормы и эти факты и есть “живое” право”.
Социологическая юриспруденция наибольшее распространение получила в США, где она сосуществовала и конкурировала с аналитической юриспруденцией и естественно-правовым направлением. Роско Паунд, глава этой школы, начал разрабатывать новую проблематику еще в первой четверти века и в конце своего творческого пути сумел свести воедино свои разработки в 5-томной “Юриспруденции” (1959). Суть нового подхода в социологии права была охарактеризована самим Паундом как “инструментальный прагматический подход” к изучению права, причем само право стало восприниматься преимущестеенно как “инструмент социального контроля”. Поскольку дело контроля связано так или иначе с урегулированием и координацией поведения и социального взаимодействия законопослушных граждан, то для самой юриспруденции наиболее подходящим названием стало название “юридическая социальная инженерия”, авторство которого также приписывается Паунду.
Под правом в действии Паунд понимает три взаимосвязанных его проявления в социальной жизни, доступные эмпирическому наблюдению и изучению,-- правопорядок, совокупность предписаний и правоприменительная деятельность в суде или администрации. Цель права состоит в примирении и гармонизации сталкивающихся и перекрещивающихся интересов и требований. Паунд составил весьма пространную таблицу этих интересов и увязал их с набором ценностей и постулатов современной цивилизации. Взятые все вместе, эти интересы и требования обеспечивают, должны обеспечивать “защиту интересов” с помощью права.
Ценности и постулаты изображены Паундом как идеальные вечные начала. Согласно его обобщению, человек, находящийся в цивилизованном обществе, может и должен исходить как из данного, уже наличествующего, что он вправе пользоваться всем, что ему принадлежит в качестве созданных его собственными руками плодов (и в силу иных правомерных причин и обстоятельств), что-все люди в его окружении будут в общении с ним поступать добросовестно и возвращать необоснованно полученное, что никто не будет совершать поступков, влекущих за собой повышенный риск для окружающих, и т. д. и т. п. Все эти постулаты Паунд весьма высокопарно объявил “юридическими постулатами цивилизованного общества”, но добавил при этом, что в современном индустриальном обществе возможны и новые тенденции и связанные с ними постулаты-- о более терпимом отношении к “неудачникам”, об их поддержке в трудную минуту и т. д.
Сама концепция права как инструмента социального контроля была в основных чертах разработана скандинавским социологом Э. Россом и помимо концепции Паунда стала структурным компонентом множества социологических концепций права, общества и политики. Своеобразие позиции Паунда состояло в оценке роли важнейших из традиционных средств социального контролям обычай, мораль, религия и право), которые на начальных стадиях не были отдифференцированы друг от друга, со временем сильно обособились и стали по-разному совместимыми с общественным и политическим бытом. В Средние века преобладали мораль и религия, которые в то же время плохо совмещались с урбанизацией и патриархальным бытом. В современном обществе, согласно Паунду, важнейшим средством социального контроля стало право и такой контроль стал функцией государства, которое осуществляет его через право.
Идея социального контроля при помощи права предполагает, что право должно быть по крайней мере стабильным (оно, говоря словами Паунда, должно быть “фиксированной основой для регулирования человеческой деятельности”), однако постоянные изменения условий жизни общества требуют постоянных поправок, следовательно, “правовой порядок должен быть настолько же изменяемым, насколько стабильным”. Он должен постоянно “пересматриваться в соответствии с изменениями в общественной жизни, которую он должен регулировать”.
Творчество Паунда отмечено явными чертами эклектики. Так, выстраивая таблицы “достойных интересов”, он не указывает, что эта тема идет от Иеринга и “юриспруденции интересов” начала XX в. В 50-х гг., отдавая должное тенденции “возрожденного естественного права”, он выдвигает компромиссную конструкцию “позитивного естественного права”. На возвышение авторитета школы американских правовых реалистов с их различением “действительного права” и “вероятного права” (он отреагировал концепцией “юстиция без права”, где признал возможность свободы правового усмотрения не только за судьей, но также и за административными учреждениями.

Вопрос 75. Право и психика человека в творчестве Л. Петражицкого.

В начале века крупным научным событием не только в русской, но и европейской литературе стало опубликование “Теории права и государства в связи с теорией нравственности” Льва Иосифовича Петражицкого (1867--1931). В гносеологическом и методологическом отношении он следовал началам позитивной философии, но при этом проявил большую самостоятельность и оригинальность в освещении правовых явлений и самой природы права.
Право определяется и исследуется Петражицким как явление нашей индивидуальной психики. Социальный момент в праве не игнорируется, но воспринимается под углом зрения психологически-правовых переживаний постольку, поскольку социальный элемент в этих переживаниях отражается. Петра- жицкий признает различия между правом и нравственностью, но главное различие между ними он видит и воспринимает как различие между чисто императивным характером нравственных импульсов (и соответствующих им норм) и императивно- атрибутивным характером права. “Императивность” в данном случае предстает в толковании Петражицкого индивидуально- личностным сознанием долга, обязанности, в то время как “атрибутивность”-- это сознание “своего права”, выступающее вовне как притязание. Для нравственности важен императив и момент добровольности в исполнении обязанностей, тогда как для права основное сосредоточено в моменте атрибутивности, т. е. в непременном исполнении обязанности и в связанном с этим удовлетворением. Если в нравственном общении психика участников довольно мирно реагирует на неисполнение обязанностей, то в правовом общении неисполнение обязанностей (в том числе правовых требований, подтвержденных судебным решением) вызывает гнев, влечет оправданные требования принудительного исполнения.
Одним из важных выводов теории стало положение о том, что с точки зрения социальных целеполаганий и достижения твердого порядка роль права в общественной жизни важнее роли нравственности, поскольку пассивная этическая мотивация в этом плане явно уступает активной этической мотивации (сознанию правомочности); в этом отношении “та и другая ветвь человеческой этики” исполняют не просто различные функции, они различны и в силе мотивации, во влиянии на поведение. Правовой психике, сообразно ее природе, свойственно двустороннее мотивационное действие -- “наряду с пассивною этическою мотивациею (сознание долга) имеет место активная (сознание управомоченности), так что получается соответственно координированное индивидуальное и массовое поведение. При этом пассивно-правовая мотивация... оказывает более решительное и неуклонное влияние на поведение”.
На стороне правового актива (“особенное и заслуживающее похвалы поведение”) имеется не только поощрительно-санкционирующая мотивация в пользу осуществления права, но также стремление “добиваться причитающегося”. Последнее осуществляется вне зависимости от усмотрения и воли обязанных -- оно сопровождается требованием, домогательством, тенденцией заставлять обязанных подчиняться с помощью разных средств, в том числе насильственных, и кроме того -- “тенденцией злостных, мстительных и вообще репрессивных реакций по адресу нарушителей”. Все это оказывает добавочное мотиваци- онное давление. “Вообще, указанные две тенденции, влияющие на поведение обеих сторон в пользу неуклонного осуществления требований права, придают упомянутой выше социальной координации поведения особенно крепкий, правильный и прочный характер”.
В итоге действия указанных законов-тенденций правовой психики и ее развития получается прочная скоординированная система вызываемого правом социального поведения, прочный и точно определенный порядок. Недаром в психике публики и юристов имеется прочная ассоциация двух идей -- “права” и “порядка”, так что вместо слова “право” весьма часто применяют выражение “правопорядок”. Для такой ассоциации существует и “научно-причинное объяснение”.
В своем воздействии на социальное поведение особо заметными делаются такие специальные функции права, которые Пет- ражицкий именует “распределительною” и “организационною”. Так, в частности, дистрибутивная (распределительная) функция в области народного (и международного) хозяйства может отличаться от функции распределения частей плодородной почвы, средств и орудий производства, предметов потребления, вообще хозяйственных благ между индивидами и группами. Основной тип и главный базис распределения хозяйственных благ, а вместе с тем и основной базис экономической и социальной жизни вообще представляет явление собственности (в частнохозяйственном укладе, в условиях “капиталистического” социального строя -- индивидуальной собственности, в условиях первобытного или другого коллективистского строя -- коллективной).
К числу несомненных заслуг создателя психологической теории права относят обычно решительное и безусловное освобождение теории права от узкого юридического догматизма. В этом вопросе Петражицкий создал своеобразное учение о многообразии нормативных фактов и видов положительного права. Отказавшись от сложившихся вариантов догматического истолкования источников права и стремясь охватить все известные факты из истории права и современного его состояния, Петра- жицкий насчитал целых 15 видов положительного права* неизвестных, по его оценке, современной науке или же не признаваемых ею.
Среди них он помимо официального права (законодательства) различает книжное право, для которого нормативным фактом служит авторитет книги, преимущественно юридического содержания ( имеются в виду священные книги, сборники обычного права, научные трактаты и Свод законов Юстиниана); далее следует “право принятых в науке мнений”, “право учений отдельных юристов или групп их”, “право юридической экспертизы” ( сюда же отнесены знаменитые “ответы” римских юристов); отдельно выделено “право изречений религиозно-этических авторитетов: основателей религий, пророков, апостолов, святых, отцов Церкви и т. д.” и “право религиозно-авторитетных примеров, образцов поведения”. Своеобразное семейство образуется из “договорного права”, “права односторонних обещаний” ( например, государственных органов и частных лиц), “программного права” (программное заявление органов государственной власти), “признанного права” (признание известных прав я обязанностей одной из сторон юридического отношения). “Прецедентное право” усматривается в деятельности государственных учреждений и в международном праве. Различается также “общенародное право, как везде существующее право” (нормативным фактом для него служат ссылки на то, что “так принято во всем мире”, “у всех народов”). Отсюда становится понятным соседствующее с прецедентным и общенародным “право юридических поговорок и пословиц”.
Петражицкому принадлежит весьма точная и по-своему конструктивная критика юридической ментальности, в которой “власть” и “господство” имеют характер не научно содержательных и фиксированных смысловых терминов, а скорее характер слов для всевозможного и необременительного употребления в различных областях правосознания без ясно определенного смысла. Он писал в своей “Теории права и государства” (1907): “Современное государствоведение... не знает, в какой сфере находятся и какую природу имеют те реальные феномены, которые соответствуют его теоретическим построениям, и как с помощью научных методов можно достигнуть их реального, фактического (наблюдательного, опытного) познания; и, таким образом, вместо изучения фактов... получается фантастическое конструирование несуществующих вещей и незнание действительно существующего”.
Сегодня теория Петражицкого воспринимается как предпосылка таких новейших течений, как правовой реализм, а также соответствующие ответвления бихевиоризма и феноменологии.

Вопрос 76. Политико-правовая концепция национал-социализма.

В начале 20-х гг. текущего столетия в Германии, потерпевшей поражение в Первой мировой войне, обремененной множеством экономических и социальных трудностей, политических и идеологических конфликтов, возникло национал-социалистическое движение. Оно явилось своеобразным выражением того глубокого общественного кризиса, который охватил в ту пору одну из крупнейших стран Европы. Национал-социалистическое движение выступило с собственной программой преодоления трудного кризиса и развернуло борьбу за переустройство Германии на принципах национал-социализма.
Концепцию исконного неравенства рас, их деления на “полноценные” и “неполноценные”, идею борьбы “благородных” рас против “неполноценных” как содержания всемирной истории первым соединил с “германством” Хьюстон С. Чемберлен (1855--1927).
Второй идеологический источник немецкого национал-социализма-- вся доморощенная доктрина национального социализ- ма.В 1919г.вышлавсветкнигаОсвальдаШпенглера(1880--1936) “Пруссачество и социализм”. Шпенглер утверждал: “Старо- прусский дух и социалистический образ мыслей, ненавидящие сегодня друг друга братской ненавистью, есть фактически одно и то же”.
Третий идеологический источник национал-социалистических воззрений-- традиция антилиберализма, издавна бытовавшая в Германии. Либеральное направление в политике и идейной жизни подвергалось там беспрерывным нападкам на протяжении всего XIX в. Сначала они шли со стороны феодальных критиков капитализма, затем их продолжили представители правоконсервативных кругов германской буржуазии. Им было неугодно превращение верноподданного обывателя в самостоятельную личность, которая обладает всеми необходимыми правами и свободами и потому уже более не является послушной марионеткой в руках всевластного государства. Для них свободная личность, к тому же имеющая надежные законные гарантии своей свободы, являлась подлинным бедствием Германии.
В системе тоталитарной политической власти государству отводилось отнюдь не центральное, а куда более скромное место. По убеждению национал-социалистов государство должно быть лишь одним из элементов (но вовсе не главным) германской политической общности. Она имеет тройственное членение. Ее образуют: 1) “движение” (т. е. национал-социалистическая немецкая рабочая партия); 2) “государство” (собственно государственный аппарат); 3) “народ” (т. е. немцы, сорганизованные в различные непартийные и негосударственные объединения).
Во-первых, ориентация на устранение с социальной арены всех политических партий и общественных группировок, кроме самой фашистской партии и подчиненных ей организаций, т. е. установка на утверждение в Германии фашистской однопартийной политической системы. Во-вторых, курс на превращение фашистской партии в монопольного обладателя публично-властных прерогатив и в институт, осуществляющий монопольное идеологическое господство. В-третьих, линия на установление безраздельного контроля фашистской партии над государством и лишение последнего роли самостоятельного политического фактора.
Диктат нацистской партии над государством предлагалось обеспечить с помощью ряда средств. В особенности упор делался на “унификацию” партии и государства. Точнее говоря, на срастание нацистской партии с государством и на осуществление этой партией полновластного руководства им. Конкретно под “унификацией” понималось проведение комплекса определенных практических мер. Укажем некоторые из них. Назначение на все мало-мальски заметные государственные посты исключительно членов нацистской партии. Принадлежность к ней-- первая и важнейшая привилегия при занятии государственной должности. Сосредоточение на самом верху политической пирамиды государственной и центральной партийной власти в одних и тех же руках. Узаконение самим государством повсеместного партийного контроля над всеми государственными органами, их кадрами и деятельностью. Передача государственных функций органам нацистской партии. Слияние родственных, “ однопрофильных” государственных и партийных формирований. Установление государственной платы (подобно жалованью чиновникам) партийным функционерам, которые занимаются собственно партийно-организованной и агитацион- но-разъяснительной работой.
Одновременно подчеркивалась также потребность и в сохранении немалого числа внешних, сугубо институциональных различий между партией и государством. Мнение об удержании названных различий базировалось на той посылке, что организационное, формальное несовпадение партии и государства соответствует глубокой исторической традиции (отход от которой принесет больше издержек, чем дивидендов) и является по прагматически-политическим мотивам целесообразным.
Идеалом же рисовалось государство, в котором покончено с демократией, преодолены индивидуализм и раздробленность буржуазного общества. Такое государство должно было сложиться на расовой основе и структурироваться по сословиям, сотрудничающим во имя высших интересов нации. В нем нет места гражданам, там все-- подданные, которые обязаны служить государству и исполнять его приказы. В этом государстве торжествует постулат: решения (веления) сверху вниз, ответственность снизу вверх.
Руководство таким государством должно было осуществляться ( либо уже осуществлялось) исключительно вождем (фюрером)-- Гитлером. Постулат о необходимости именно такого политического руководства государством, движением, народом, или “фюрер-принцип”, также входит в ядро фашистской идеологии.
На вершине всей иерархической пирамиды стоит одна фигура-- фюрер, вождь. По фашистским понятиям, фюрер уникален, он лучший из лучших: он самый одаренный и доблестный из всех своих современников. В нем воплощаются судьбы народа. В его руках сходятся нити организации иерархического государства и единства жизни нации. Фюрер неприкасаем, стоит выше всякой критики. То, что он говорит,-- всегда истинно, ему неведомы ошибки, заблуждения, и он всегда неизменно прав. Вождь фактически обожествлен. “Фюрер-принцип” выступает синонимом безудержного культа вождя.
Фюрер персонифицирует волю народа, точно выражает его расовый дух. Поэтому авторитет его непререкаем, власть безгранична. Она носит по преимуществу (в плане обоснования) мистический и личностный характер. Вождь-- харизматичес- кий лидер. Беспрекословное выполнение приказов фюрера или приказов подчиненной ему касты фюреров меньшего калибра и есть осуществление чаяний народа. Между фюрером и народом нет (и быть не может) каких-либо посредников. Вождь и народ едины. Никакие представительные учреждения не в состоянии выражать общенародные интересы. На это способен только фюрер. Посему никто не должен хоть в малейшей степени ограничивать его власть, его служение идее народа.
Субстратом государственности выступает “народ”, “народная общность”. Нацисты уверяли, будто “народ” для них-- основополагающая ценность. В государстве он, будучи первичным, изначальным образованием, обретает официальную организационную форму своего бытия. Категория “народ” (и различными производными от этой категории словосочетаниями) перенасыщены тексты нацистских идеологов. В повышенном внимании к такому феномену, как народ, нет ничего, предосудительного, порочного. Но сугубо ущербна, демагогически лжива его национал-социалистическая трактовка.
Наряду с “фюрер-принципом” категория “народ”, подвергну. тая нацистской обработке, предназначалась для искоренение теории и практики демократического правового государства. С ее помощью старались, в частности, опрокинуть один из устоев либерализма: взгляд на свободного независимого индивида как на ценность приоритетную в нормальном государственно-организованном обществе. Нацистское кредо было радикально иным прямо противоположным: “Ты-- ничто, твой народ-- все!”
Народ становился неким боготворимым сверх-Я, инстанцией которая определяет человеческое существование вообще, детерминирует все деяния людей. Дабы покончить со свободной автономной личностью, растворить гражданина в безликой унифицированной массе “народной общности”, пропагандировалось то мнение, что отдельно взятый человек принадлежит в первую очередь не самому себе, а своему народу, ибо от него он получает жизнь и место в социальной жизни. Распространяя стодь превратное мнение, нацистская пропаганда создавала миф об устранении в “третьем рейхе” дифференциации “народной общности” на гражданское общество и государство, об отсутствии при нацистском строе противостояния личности государству.
Согласно нацистскому канону истинный немец, “народные товарищ”, повязан непреходящей ответственностью перед гepманской нацией. Ответственность эта выражается в самых разных формах, и от нее он никак не может уклониться, ибо по природе своей-- вечный должник “народной общности”, государства. Зато государство ничего не должно ему; перед ним и ему подобными оно никакой ответственности не несет.
Провозглашенная нацистами максима: право есть продукт расы, и потому им могут обладать, быть его носителями только субъекты, по крови принадлежащие к этой расе, нации, “народной общности” -- логически обосновывала тезис, весьма близкий ей по сути. Этот тезис гласил: полноценными субъектами расово-народного права (а иного “третий рейх” не признавал) выступают лишь члены “народной общности”, “народные товарищи”. Отбрасывалось и предавалось забвению универсальное, всеобщее правовое равенство. Взамен него насаждалось особенное, “ расовое” (“народное”) равенство, из-за которого за пределами правового общения оказывались значительные группы граждан государства.
Нацистские правоведы, взявшие на вооружение “фюрер- принцип”, видели в вожде единоличного творца права. Потому они держались такой позиции: вопрос о том, что является правом либо неправом, зависит исключительно от ответа (решения) фюрера, ибо он-- единственный источник права германской нации. По их мнению, фюрер, вынося соответствующие решения относительно права, формулирует “народные законы жизни”, которые не подчиняются каким-либо абстрактным правовым постулатам. “Все, что полезно народу, есть право; все, что ему вредит,-- не право”. Здесь отчетливо выражена еще одна характерная черта нацистской трактовки права-- прямая постановка его на службу политической конъюнктуре, политической целесообразности.
Национал-социализм в Германии (немецкий фашизм) был и, пожалуй, остается наиболее агрессивной формой национал- социалистической идеологии. Но она, как показывает исторический опыт, может существовать и утверждаться также в других ипостасях, может мимикрировать, завлекать людей иными лозунгами, и обещаниями. Однако во всех случаях ее распространение и упрочение смертельно опасно для цивилизации. Необходимо ясно представлять себе.бесчеловечную суть и проявления фашизма самых различных окрасок, чтобы противостоять ему и одерживать над ним верх.

Вопрос 77. Концепции правовой государственности и возрожденное естественное право.

Возрожденное естественное право
Различение права естественного и права искусственного, проведенное древнегреческой мыслью, было затем поддержано многими авторами последующих эпох.
В XX в. новый подход к этой теме был развит неокантианцами (Р. Штаммлер и др.), которые абсолютным естественным правом объявили начало справедливости. Это начало стало восприниматься источником и масштабом в оценке исторического движения права к недостижимому идеалу. Толкование права, таким образом, стало включать в свой предмет внутренне присущее (имплицитное) норме требование справедливости и соответствующего приспособления права к ценностям существующего общества. Так возникла концепция естественного права с исторически меняющимся содержанием.
Современный английский правовед Лон Фуллер считает, что правовая норма должна содержать в себе умопостигаемую цель и указывать на средства ее достижения. В этом смысле каждая норма права субстанциональна (имеет сущностное содержание, несет значение должного, и таким образом, является ценностью). Одновременно с этим каждая норма инструментальна; в этом своем измерении она определяет средства для достижения цели. Ценностно нагруженной, с учетом сказанного, является и вся правовая система. Проясняя свою позицию, Фуллер вводит различение права имплицитного (подразумеваемого) и эксплицитного (внешнего, оформленного, сделанного).
Имплицитное право— это обычаи и сходные типы нормативного упорядочивания человеческого общения, которые часто лишены словесного и символического обозначения и фиксирования. Сделанное право— это внешне выраженные точные правила, заключенные в нормах и требованиях договора, статута и др. И эксплицитное, и имплицитное право суть целеполо-женное право, поскольку совмещают и сущее и должное. В отличие от позитивизма, объявляющего правом практически любой приказ суверенной власти, и в отличие от нормативизма с его иерархией норм и вершинной нормой, и от социологии с ее восприятием нормы права как предсказания возможного поведения суда Фуллер делает акцент на целеполагании в праве, на средствах его реализации, которые также заложены в праве, что придает праву и всей правовой системе свойство ценностной системы. Наиболее общая цель в праве как системе— направлять и контролировать человеческую деятельность. Но есть также и более конкретные цели, которые Фуллер именует процессуальными (процедурными) целями: в договорном праве они одни, в судоговорении несколько другие. Все разновидности «сделанного» права должны отвечать следующим требованиям: быть оправданными, иметь общий характер своих требований, не иметь обратной силы, быть ясными и свободными от противоречий, а также достаточно устойчивыми, не требовать невозможного. Их применение должно находиться в соответствии с целями и средствами, заложенными в данной норме.
Правовая норма как некое сочетание должной цели и должных средств представляет собой моральную ценность. Так, мораль приобретает в естественно-правовой концепции Фулле-ра конкретный характер, в то время как для теории «чистого» права и «чисто юридической» трактовки событий и конфликтов является характеристикой безразличной, несущественной.
Свою преемственную связь с естественно-правовой традицией древних авторов Фуллер фиксирует в тезисе о том, что право есть разумность, проявляющая себя в человеческих отношениях. Фуллер не противопоставляет позитивное право и естественное право, а только право и неправо.
Несколько иную характеристику моральности в праве дает Рональд Дворкин, автор «Если о правах говорить серьезно» (1972). Позитивное право должно подвергаться оценке не только с инструментальной, но также и с моральной точки зрения. Фундаментальные субъективные права и образуют, по его мнению, те принципы и критерии, которые должны браться в основу морального измерения права с точки зрения справедливости. Ведущим, главным и определяющим принципом является право на равенство, по-другому «право на равное уважение и обращение».
В 50-х гг. Артур Кауфман (Естественное право и историчность. 1957) выступил против возведения в абсолют элемента исторической изменчивости в содержании права и подчеркнул в этой связи, что естественно-правовое восприятие права основано на признании и допущении постоянного наличия и действия внепозитивных правовых принципов. Вместе с тем он соглашался с восприятием права как исторически меняющегося феномена, в содержание которого включаются некоторые вне-юридические факторы, действующие «здесь и теперь».
В 70-х гг. Каумфман откажется от этих позиций и объявит о «бесплодности естественно-правовых учений». В этот период он высоко ценит критико-аналитические возможности в осмыслении действующего права, которые демонстрирует, по его мнению, юридическая герменевтика— своеобразная философия юридического языка в его практическом применении. Полем действия герменевтики он считает в первую очередь деятельность судьи как рупора действительного, а не книжного только права. Судья так или иначе обязан проводить сопоставление языковых выражений правовой нормы и юридического содержания конфликта, которьй норма призвана регулировать. Таким образом, онтологическая основа естественного права перенесена Кауфманом из области «закономерностей бытия» в область «языкового выражения бытия» и речь ведется о видоизмененном естественном праве — герменевтическом (по происхождению и толкованию) естественном праве. Другими словами, закон и здесь не считается вполне достаточным для извлечения правила в процессе выработки судебного решения, и только судья в состоянии должным образом учесть содержание и смысл конкретной конфликтной ситуации и принять во внимание, насколько закон соответствует положению вещей в данное время и в данном месте
В последней трети XX в с новыми перетолкованиями естественно-правовой традиции выступили Дж. Роулс (Теория справедливости. 1972) и Дж. Финнис (Естественный закон и естественное право. 1980).
Дж. Роулс основывает теорию справедливости на аристотелевской концепции распределяющей справедливости, взятой в несколько упрощенном виде (блага, существующие в обществе, должны распределяться на основании взаимных требований людей и на основании максимально возможного равенства). Роулс использует конструкцию-понятие «первичные блага», которые подлежат распределению В их число он включает свободу, равные возможности, определенный уровень материального достатка. Все эти «первичные блага» обеспечивают человеку «самоуважение»; они в то же самое время суть условия, которые обеспечивают человеку его автономию, его самостоятельность, в том числе и самостоятельное распоряжение такими благами.
Существенное значение он придает установлению принципов справедливого распределения Первым таким принципом Роулс считает требование, чтобы каждый человек в равной степени обладал основными правами и свободами Система индивидуальных прав и свобод должна совпадать со всеобщей свободой, причем свобода должна быть максимизирована, ее ограничение может быть оправданно только в целях ее лучшей защиты" «свобода может быть ограничена только ради свободы» Второй принцип — требование равенства как равного обладания свободой и равного распределения благ (исключения из этого правила допустимы здесь только в целях выравнивания уже сложившегося неравенства). Этот принцип конкретизируется как принцип равных возможностей, нацеленный на максимальное устранение неравенства, возникающего или сложившегося на базе богатства или рождения. Каждый человек должен иметь равные возможности в стремлении получить определенный статус в обществе
Эгалитаристские идеи Роулса в этой части во многом перекликаются с идеями Руссо и некоторыми положениями правовой философии Канта Новые моменты привнесены американским теоретиком в истолкование категории справедливости — она характеризуется им как правильность, добросовестность, беспристрастность, как своего рода «процессуальная справедливость», которая обеспечивается при помощи правовых норм, соответствующих принципу правления справедливого закона При этом очень существенна роль конституции, которая определяет основные распределительные процедуры, с наибольшей вероятностью приводящие к созданию справедливого и устойчивого порядка Такая функциональная роль конституции поддерживается и усиливается при помощи обычных законов.
Концепция Дж. Финниса построена на перетолковании идей Августина, в частности идеи телеологизма. Смысл человеческого существования Финнис определяет как достижение человеком определенного блага или совокупности благ, которые он постигает, оценивает и обеспечивает с помощью разума. Перечень основных благ, или ценностей человеческой жизни, включает в себя жизнь (стремление к самосохранению), знание (не инструментальное, а прежде всего субстанциональное, мировоззренческое), игру (связана с правильным распределением и пользованием социальными ролями человека в обществе), эстетический опыт (способность понимать прекрасное), практическую разумность (стремление сделать свой разум более результативным в практическом плане), социабельность (дружеская общительность), религию (как представление о генезисе и роли космического порядка, человеческой свободы и разума).
Все блага должны распределяться справедливо, на основе уравнивающей либо распределяющей справедливости. Эти блага должны распределяться в обстановке единодушия, координации и в определенных случаях также при содействии власти. Таким властным и результативным инструментом может быть только позитивное право, но право, соответствующее справедливости. Авторитет позитивного права, по одному из основополагающих разъяснений Финниса, зависит от его справедливости или, по крайней мере, от его способности обеспечить справедливость.
Поскольку цель властного упорядочивания общественных отношений заключена в реализации общественного блага, то несправедливое право утрачивает юридическую силу, поскольку оно в этом случае несправедливо по причине своей извращенности либо своего несовершенства.
Гарантией против извращенности права является строгое соблюдение определенных формальных требований: закон не должен иметь обратной силы, он должен быть официально одобренным, ясным в своих требованиях, исполняемым процедурно и относительно стабильным. Декреты и приказы должны иметь ранг подзаконных актов и соответствовать требованиям закона; применение норм права должно совершаться только при надлежащем соблюдении законных процедур.

Вопрос 78. Значение интегративной юриспруденции.

Право как социальное явление и как часть социального опыта представляет столь важный элемент социального бытия, писал п. Г. Виноградов (1854--1925), что в этом своем качестве оно выполняет не менее важные социальные функции, чем, скажем, устройство государства или способ разделения власти в государстве. Свой подход к изучению права он называл синтетическим, противопоставляя его и обособляя от аналитического метода Дж. Остина и его последователей. Опасности аналитического метода связаны с тем, что абстрактные понятия и термины часто воспринимаются юристами-аналитиками таким образом, как будто вопрос об этих терминах и их формальных классификациях составляет существо всей юриспруденции. В конечном итоге создается особый “мир понятий”, в котором происходят постоянные обновления, критика, защита и разрушение абстрактных конструкций. В свое время Р. Иеринг высмеял эти “понятийные райские кущи”. Ранние позитивисты в лице Копта и Спенсера прокламировали приход социологической науки, которой предстоит завершить круг естественных наук и увенчать собой усилия человеческого познания. Современные же мыслители, по мнению Виноградова, не столь оптимистичны и выставляют множество оговорок и ограничений.
По замыслу американского философа права Джерома Холла, автора термина “интегративная юриспруденция”, естественно- правовая традиция может быть обновлена сегодня за счет ее сочетания с аксиологическим (ценностным) подходом в .праве. Ценности должны при этом рассматриваться как непременный атрибут правовой нормы, а нормы должны восприниматься как “защищенные ценностные суждения”.
Традиционная естественно-правовая теория мало интересовалась разработкой основных юридических понятий, которые на самом деле должны составлять исходную базу всякой юридической теории. Этот раздел наилучшим образом разработан, по мнению Холла, в кельзеновском нормативизме. С учетом новой роли ценностного начала в правоведении интегративную юриспруденцию можно назвать также правовой аксиологией. Ценности в праве-- это то, что в норме права, подобно наставнику, “формирует психические состояния и внешнее поведение”. Исключительно плодотворными в этом плане являются, по его оценке, определения права как этической в своем существе категории, данные в свое время Платоном и Аристотелем (Исследования по юриспруденции и криминальной теории. Нью- Йорк, 1958).
В литературе последних лет появились констатации того, что западная традиция “закона и порядка” переживает в настоящее время кризис, вызванный, с одной стороны, тем обстоятельством, что глобальной проблемой становится сегодня не проблема отдельного региона, как это было до самого недавнего времени, а весь мир, и потому Запад становится всего лишь его составной частью. Другую сторону этой кризисной для Запада ситуации составляет кризис западной традиции правосознания (традиции законности и порядка в западном смысле).
Сегодня сложилась такая ситуация, когда право во все большей степени воспринимается с позиций политического или нравственного прагматизма. В этой обстановке особая роль в деле обновления и интеграции выпадает на долю исторического правоведения.

Вопрос 79. Характеристика теории элит, бюрократии и технократии.

Во второй половине XIX в. в связи с дальнейшей централизацией и бюрократизацией политической жизни наступил период критической переоценки опыта представительного правления и либерально-демократических ценностей. Это нашло свое отражение в теории элит Вильфредо Парето (1848--1923) и в концепции политического класса Гаэтано Маска (1858--1941). В начале XX в. элитарный подход к изучению политики был дополнен изучением влияния так называемых заинтересованных групп (А. Бентли) и новым взглядом на упорядочивающую роль бюрократии в деле осуществления власти в обществе и государстве (М. Бобер). Особую разновидность социально-группового анализа политики составили концепции технократии и технодемократии (д. Белл, М. Дюверже и др.)
Согласно разъяснениям Моски, “во всех человеческих обществах, достигших известного уровня развития и культуры, политическое руководство в самом широком смысле слова, включающее административное, военное, религиозное и моральное руководство, осуществляется постоянно особым, т. е. организованным, меньшинством”. Это меньшинство Маска, по-всей видимости не без влияния Маркса, именовал также господствующим классом, руководящим классом, правящим классом.
Парето в своем обосновании концепции правящей элиты исходил из предположения, что каждое общество можно разделить на две страты, или слоя,-- высшую страту, в которой обычно находятся правящие, и низшую ("грату, где находятся управляемые. Он усложняет привычную дихотомию классов (господствующий и подчиненный) и выделяет в высшем слое (элите) две подгруппы-- правящую и неправящую элиты, а в низшей страте такое разделение считает неоправданным. Таким образом, фундаментальное различие у Парето выглядит как различие между элитой и массой.
Элита в широком смысле весьма сходна по значению с аристократией (власть лучших) или, в более современной формулировке, с меритократией (власть достойных). Такое понимание исходит из того представления, что узкий слой лучших из лучших всегда обнаруживает себя в каждой обособленной общественной деятельности или в иерархии профессионального престижа. Если мы станем присваивать тому, кто превосходнейшим образом делает свое дело, индекс 10, а самому нерадивому 1 и поставим ноль полному неумельцу, то подобное разделение получит свою логику и оправдание. Область индексируемой деятельности может быть связана не только с политикой или бизнесом, но также с просвещением, поэтическим ремеслом и т. д. Ловкому жулику, который обманул многих и еще не попал под карающий меч правосудия, тоже следует поставить индекс 8, 9 или 10. Легче всего ставить индексы шахматистам, основываясь на количестве побед и поражений. Однако в делах управления к правящей элите должны быть отнесены те, кто прямо или косвенно заметно влияет на правительственную политику. Остальные образуют неправящую элиту. Понятное дело, что известный шахматист или писатель--властитель дум также входят в элиту.
Правление элит из семейства львов-- это правление радикальных меньшинств в условиях сильно бюрократизированной деятельности. Западноевропейские общества управляются, согласно Парето, плутократическими элитами (“семейство лис”). “Проблема организации общества должна решаться не декларациями вокруг более или менее смутного идеала справедливости, -- утверждал Парето,-- а только научными исследованиями, задача которых найти способ соотнесения средств с целью, а для каждого человека-- соотношения усилий и страданий с наслаждением, так чтобы минимум страданий и усилий обеспечивал как можно большему числу людей максимум благосостояния”.
Вклад Моски и Парето в современную политическую теорию связан главным образом с определением структуры власти и сосредоточением внимания на групповом характере реализации власти в любой ее форме. Следующим этапом разработки подобной методологии стала концепция “железного закона олигархии” Роберта Михельса (1876--1936), возникшая, как и элитарная теория, в полемике с марксизмом. По собственному обобщению Михельса, “формула необходимости смены одного господствующего слоя другим и производный* от нее закон олигархии как необходимой формы существования коллективной жизни ни в коем случае не отбрасывает и не заменяет материалистическое понимание истории, но лишь дополняет его. Не существует никакого противоречия между учением, согласно которому история-- это процесс непрерывной классовой борьбы, и тем учением, по которому классовая борьба приводит к созданию новой олигархии”.
К элитаристскому и олигархическому истолкованию современных политических институтов и процессов примыкает еще одна концепция природы политики и политической власти, которая чаще всего именуется групповым подходом к изучению политики, а также теорией “групп давления”, “заинтересованных групп” и т. д., которые в известной мере расширяют и дополняют институциональные рамки “классового подхода” и “элитарного подхода”.
Родоначальником теории “заинтересованных групп” стал Артур Бентли (1870--1957), автор работы “Процесс осуществления правительственной власти: изучение общественных давлений” (1908). Главным тезисом здесь стало утверждение о том, что деятельность людей всегда предопределена их интересами и направлена, по сути дела, на обеспечение этих интересов.
Эта деятельность осуществляется обычно посредством групп, в которые люди объединены на основе общности интересов. Индивидуальные убеждения, отдельные идеи и идеология в целом, личностные характерястки индивидуального поведения имеют определяющее значение лишь в контексте деятельности группы и учитываются в той мере, в какой они помогают определению “образцов” (моделей) группового поведения. Поскольку группы не существуют без объединяющих их интересов, то интерес (деятельность) и группа являются для Бентли весьма близкими понятиями. Характерно, что интерес группы, который необходим в деле ее фиксации и идентификации, выявляется наблюдателем и исследователем не столько на основе ее устной риторики, программных и иных заявлений о своих целях, сколько по итогам фактически наблюдаемой деятельности и поведения членов данной группы.
Таким образом, все феномены государственного управления можно представить как феномены (и результаты) воздействия “групп, давящих друг на друга, формирующих друг друга и выделяющих новые группы и групповые представления (органы или агентства правительственной власти) для посредничества в обеспечении общественного согласия”. Различия в политических режимах отныне можно стало представить и как различия в типах групповой деятельности или в технике группового давления. Деспотизм и демократия-- всего лишь различные способы представительства интересов. Новую конфигурацию получила характеристика реального функционирования системы “ разделенных властей”.
В ряду новейших модификаций классических моделей и теоретических конструкций политической власти особое место занимаеттипология власти Макса Вебера (1864--1920). Вслед за Маской и Парето он усматривал главную особенность функционирования парламентской демократии в способах отбора политических лидеров и контроля над технически ориентированной административной бюрократией. Опираясь на опыт изучения всеобщей истории права, государства и власти, Вебер выдвинул концепцию идеальных типов власти, которые можно обнаружить у разных народов в ходе истории.
Исторически первой является власть патриархальная (власть главы рода, племени, ранних государственных образований). Следующую разновидность образует власть харизматическая-- она связана с наделением правителя сверхъестественными качествами и властными возможностями, что особенно типично для случаев обожествления правителя, создания его “культа личности”. Самой современной и самой перспективной является рационально-легитимная власть. Основным и главным элементом этой власти, ее несущей конструкцией является профессиональная бюрократия.
Бюрократия (буквально “власть конторских служащих”) ассоциировалась у Вебера с типом господства, основанного не на традиционном почитании, а на строгих и рациональных правилах легалистского (законом регулируемого и контролируемого) характера и назначения. Это господство включает следующие моменты и характеристики: 1. Существование обособленных служб и компетенции, строго определенных в законах и правилах в целях удобства для принятия решений и контроля;
2. Защита статуса и компетенции служащих (несменяемость судей, гарантированное продвижение по службе и пенсия за выслугу лет у чиновников и т. д.); 3. Четкая иерархизация в выполнении распорядительных управленческих функций и функций исполнительских; 4. Подбор кадров на конкурсной основе;
5. Полное обособление выполняемой служебной функции от личностных свойств и характеристик, поскольку служащий не может быть собственником своей должности или средств управления. И хотя перечисленные черты более всего характеризуют современный этап бюрократизации управления, сам феномен бюрократии имеет корни в далекой древности (достаточно вспомнить китайский опыт конкурсно-экзаменационного отбора чиновников на должности в государстве). Говоря о роли бюрократии в будущем, Вебер, в частности, прогнозировал, что неотвратимой перспективой всех современных демократий является тотальная бюрократизация общественной и государственной жизнедеятельности. Именно в силу такой перспективы на смену капитализму, согласно Веберу, придет не социализм, а бюрократизированное в целях рационального управления общество. Эта мысль была подхвачена и развита современными теоретиками менеджериальной революции и постиндустриального общества.
В основе технократических концепций властвования (от греч.“техне” и “кратос”-- власть ремесла, умения, мастерства) лежит очень давим идея особой роли людей знания в делах властвования и управления.
Формирование современных концепций технократического руководства восходит к Ф. Бэкону, Кондорсе и Сен-Симону, которых вместе с некоторыми просветителями Века разума можно отнести к раннетехнократическим утопическим мыслителям, пропагандистам особой роли научного знания. Приемы технократического руководства обществом весьма выразительно запечатлены в “Новой Атлантиде” Ф. Бэкона, где с большой симпатией повествуется о высокоавторитетном сословии ученых, которые совмещают свои научные занятия с участием в управлении островным государством.
Следующий подъем технократических умонастроений и ожиданий был связан с творчеством А. Сен-Симона. В “Письмах женевского обитателя к современникам” Сен-Симой заявил, что современная наука полезна именно тем, что она дает возможность предсказывать, и потому ученые стоят выше всех других людей и профессий. Вместе с промышленниками они составляют настоящий цвет общества, и если их лишиться, то нация в одно мгновение превратится в тело без души. Более всего полезны представители технических знаний-- химики, физики, математики. Полезны и юристы, но их влияние составляет, по его оценке, всего 1/8 политического влияния в обществе.
Особые ожидания Сен-Симона были связаны с социальной функцией позитивных знаний и позитивных наук в отличие от метафизических, “гадательных” наук. “Когда политика возвысится до ранга опытных наук, что сейчас уже не может быть очень замедлено, тогда станет точным и определенным характер способностей, требующихся для занятий ею; занятие политикой тогда будет исключительно поручено специальному классу ученых, который заставит умолкнуть болтунов”.
В 20--ЗО-х гг. текущего столетия в США в обстановке глубокой экономической депрессии приобрело известность движение технической интеллигенции, впервые назвавшее себя технократами. Наука, инженерное мышление и наличная технология, говорили технократы, располагают всем неообходимым для осуществления вековой “американской мечты” об изобилии и процветании. Однако человеческий труд и машинная техника используются в рамках устарелого экономического устройства, что, собственно, и привело к депрессии. Лидер движения Г. Скотт, незадолго до этого малоизвестный инженер- энергетик, выступил с предложением создать крупную профессиональную организацию, которая объединила бы усилия ученых, педагогов, архитекторов, экспертов по санитарии, лесоводов, бухгалтеров и, наконец, инженеров с задачей рационализировать существующее промышленное производство.
Движение технократов просуществовало недолго. “Новый курс” Рузвельта с его программой централизованного дирижирования экономикой и внушительным набором антикризисных мероприятий быстро выдул ветер из парусов технократии.
Новый вариант технократических идей был выдвинут американским социологом Дж. Берихемом в 1941 г. в книге “Революция менеджеров”. Он заявил в ней, что технократия в лице управляющих (менеджеров, организаторов) стала социальной и политической реальностью в ряде крупнейших современных государств, таких как США, Германия и СССР. Таким образом, считал он, намечена тенденция к замене капитализма и социализма “ обществом управляющих”, в котором государственные функции станут функциями специально изобретенного менеджерами политического механизма.
Менеджеры (управляющие)-- это главные контролеры средств производства, и в этой своей роли они одновременно выступают и как новые собственники этих средств производства. Критики восприняли слабо аргументированное возвеличение роли менеджеров в обществе как подстановку желаемого вместо существующего (п. Друкер), а радикалы в лице Р. Миллса увидели в концепции Бернхэма оживление платоновской утопии правления меньшинства, распространенной на все человечество. Однако эта концепция обрела второе дыхание в 50 -- 60-х гг. в некоторых вариантах теории наступления постиндустриального общества”, а также в элитарных истолкованиях природы политики, современной демократии и государственного управления. В этой обстановке широкое хождение получила метафора Р. Паунда “социальная инженерия”.
Вместительной областью для всевозможных технократических проектов стала современная политическая и социальная прогностика. Так, американский социолог Б. Беквит предсказывает, что на последних стадиях политичесЬой эволюции (включая постсоциализм) демократия будет заменена правлением экспертов, точнее организациями экспертов. И это будет более эффективное правление, нежели правление при помощи избирателей и избранников народа, поскольку эксперты более талантливы, лучше образованы и более опытны в специальных вопросах (Правление экспертов. 1972). д. Белл, автор книги “Наступление постиндустриального общества” (1973), считает, что это становящееся общество, как общество “с высокой научной организацией”, будет придавать огромное значение технократическим элементам. Дж. Гэлбрейт, автор монографии “Новое индустриальное состояние” (1965) объявил, что научно- академический комплекс (правительственные, университетские и частные исследовательские учреждения) находится на службе общества, а не частных потребителей. Кроме того, власть в экономике, некогда основанная на владении землей и затем перешедшая к капиталу, в настоящее время имеет своим источником и держателем “тот сплав знаний и опыта, который представляет собой техноструктура” предприятий и учреждений, имеющая дело с современной интеллектуальной техникой (компьютеризированная техника, системный анализ, моделирование, операциональные исследования и т. д.).
С оригинальной интерпретацией генезиса технократических начал в современных политических системах Запада выступил французский политолог и историк Морис Дюверже. Технократии в чистом виде, по его мнению, нигде не существует, однако после расцвета либеральной демократии (1870--1914) и затем ее кризиса (1918--1939) на Западе возникает новая форма политической организации общества и государства, которая включила в себя технократические элементы и которая сочетает их с уцелевшими остатками либеральной демократии (не утраченные полностью политические свободы, либеральная плюралистическая идеология, гуманистические культурные традиции) и с новой олигархией в лице капиталистов, техноструктуры корпораций и правительственных учреждений.
При этом капиталисты-собственники входят* состав экономически могущественной верхушки техноструктуры, которую Дюверже в отличие от Гэлбрейта и в порядке дополнения к нему именует особой политико-управляющей структурой. Она состоит из отдельных замкнутых групп “мудрецов”, которые участвуют в подготовке государственных решений, вырабатываемых, как и в крупных фирмах, коллективно. Цементирующим ядром политико-управляющей техноструктуры, вокруг которого в зависимости от рода принимаемых решений собирается конгломерат всех иных групп, являются министерства и высший слой чиновничества. Эта область активности именуется управленческой техноструктурой.
Другой центр активности-- сфера деятельности политиков, не всегда компетентных в тех вопросах, решение которых они подкрепляют своей подписью (здесь действует политическая техноструктура). Сотрудничество в этой области настолько сплачивает воедино министров, лидеров партий, высших чиновников, экспертов и специалистов, руководителей профсоюзов и представителей “групп давления”, что происходит циркуляция из одной группы в другую-- аналогичная той, которую можно наблюдать в экономической техноструктуре.
Новый сложившийся тип организации государственного управления явился, по мнению Дюверже, симбиозом капиталистической плутократии и техноструктуры. Эту двойственность Дюверже передает с помощью термина “технодемокра- тия”. Технодемократическую организацию он уподобил двуликому божеству древних римлян Янусу и назвал этим же именем свой труд о генезисе и эволюции этого типа организации (Янус. Два лица Запада. 1972). Фундаментальное противоречие, присущее современному капитализму, коренится не в антагонистическом противостоянии общественного характера производства и частного способа присвоения, а в противоречии между количественным ростом капитализма и его качественной деградацией.
Преодоление этого социального несовершенства французский социолог связывает с перспективой либерального социализма, который возникает на определенной стадии общественной эволюции медленным, почти незаметным путем при максимальном использовании тех возможностей, которые технодемокра- тические учреждения открывают в деле служения “общему интересу”. Возвышение политической техноструктуры на практике обесценивает старания тех групп, которые заинтересованы в достижении эффективного управления с помощью рациональной бюрократии в ее веберовском понимании.

Вопрос 80. Предмет и методология политических и правовых учений.

Предмет истории политических и правовых учений.
В системе юридических наук и юридического образования история политических и правовых учений является самостоятельной научной и учебной дисциплиной одновременно исторического и теоретического профилей. Эта ее особенность обусловлена тем, что в рамках данной юридической дисциплины исследуется и освещается специфический предмет -- история возникновения и развития теоретических знаний о государстве, праве, политике и законодательстве, история политических и правовых теорий.
Под соответствующими “учениями”, следовательно, в данной дисциплине имеются в виду по существу различные формы теоретического выражения и фиксации исторически возникающего и развивающегося знания, те теоретические концепции, идеи, положения и конструкции, в которых находит свое концентрированное логако-понятийное выражение исторический пр”- цесс углубления познания политических и правовых явлений.
Соединение в рамках единой юридической дисциплины политических и правовых учений обусловлено в конечном счете той тесной внутренней взаимосвязью политических и правовых явлений и соответствующих понятий, которая особенно отчетливо видна со специфических предметно-методологическх позиций юридической науки в целом, представляющей собой единый комплекс государствоведения и правоведения. Именно под углом зрения этого единого комплекса и следует понимать сочетание политических и правовых теорий прошлого в предмете нашей науки.
Объемы понятий “политическое” и “государственное” не совпадают. Представление об их соотношении различно в разные эпохи, у разных авторов и т. д. Так, древнегреческие авт” ры, начавшие теоретическую разработку явлений политики на основе опыта полиса, еще вообще не знали термина “государство”, который вошел в научный оборот во времена Макиавелли. Для них в целом характерна тенденция трактовать политическое как феномен лишь эллинского устройства совместной жизни свободных граждан. Иначе говоря, в таком понимании политическое уже государственного: политическое здесь лица особая, достигшая своей развитости форма государственности, присущая лишь эллинам и предполагающая свободу граждан. Об этом прямо говорит, например, Аристотель, согласно которому восточная деспотия (т. е. деспотическая форма правления) -- это не доросшее до высот политики “варварское” правление с бесправием и рабством подданных- Аристотелевская характеристика человека как политического существа как раз и означает, что только в своей развитости (умственной и нравственной) люди, будучи свободными, могут организовать свою совместную жизнь на политических началах (т. е. как в эллинском полисе). Примечательно и то, что лишь лучшая (весьма редкая, смешанная) форма правления обозначается им как полития.
В новое время различение “политического” и “государственного” осознается и проводится четче и последовательней (как в содержательном, так и в понятийно-терминологическом отношении). Причем “политическое” трактуется -- в противоположность древнегреческим авторам -- как более широкое явление и понятие, чем “государственное”.
Сказанное о предмете нашей дисциплины, разумеется, не означает, что в прошлых политических теориях ее интересуют лишь узкоспециальные вопросы учения о государстве. Напротив, можно сказать, что политические учения прошлого представлены в предмете данной дисциплины не как история госу- дарствоведения, а в виде соответствующих теоретических исследований проблем государства как особого политического явления и учреждения в широком контексте других политических явлений, отношений и институтов, во взаимосвязи и взаимодействии с ними, т. е. так, как проблематика теории государственности исследовалась представителями различных школ и направлений в реальной истории политических учений.
История политических и правовых учений -- дисциплина юридическая. Однако кроме юристов значительный вклад в историю политических и правовых учений внесли также представители иных гуманитарных наук, и прежде всего философы. Целый ряд известных представителей философской мысли (например, Пифагор, Гераклит, Демокрит, Протагор, Сократ, Платон, Аристотель, Эпикур, Конфуций, Августин, Фома Ак- винский, Гоббс, Локк, Кант, Фихте, Гегель, Н. А. Бердяев и др.) являются одновременно выдающимися фигурами также и в истории политических и правовых учений.
Влияние философии на историю политических и правовых учений, разумеется, не сводится к тому, что многие классики из истории философии являются вместе с тем классиками и в истории учений о государстве и праве. Значительное влияние тех или иных философских идей, концепций, методологических принципов и приемов исследования испытали и те мыслители, которые по преимуществу занимались проблемами не философского, а политико-правового или гениально-политического профиля (например, древнегреческие софисты, древнекитайские логисты, римские юристы, М. Падуанский, средневековые юристы, Н. Макиавелли, тираноборцы, Ж. Болен, Г. Граций, Щ. Л. Монтескье, Ж-Ж. Руссо, Т. Джефферсон, Т. Пейн, С. Е. Десницкий,Б. Констант. Вентам, Л. Штейн, Р. Иеринг, Б. Н. Чичерин, Л. И. Петражицкий.П. И. Новгородцев и др.).
Особо следует отметить своеобразие предмета истории политических и правовых учений по сравнению с предметами других юридических дисциплин теоретического (теория государства и права) и исторического (всеобщая история государства и права, история государства и права России и т. д.) профилей.
В отличие от предметов юридических наук, изучающих историю государства и права, предметом истории политических и правовых учений являются не саам исторически возникающие и развивающиеся политико-правовые учреждения и институты, а соответствующие формы их теоретического познания. Вместе с тем очевидны взаимосвязь и взаимовлияние истории политико-правовых идей и учений, с одной стороны, и истории государственно-правовых форм, учреждений, институтов -- с другой. Без знания истории государства и права так же невозможно уяснить конкретное содержание соответствующих политик” правовых теорий, как и без соответствующих теоретических положений и концепций невозможно научно осветить исторически развивающуюся политико-правовую реальность.
В соотношении с общетеоретическими юридическими науками история политических и правовых учений выступает по преимуществу как историческая дисциплина, по своему предмету ориентированная на изучение истории политико-правовых теорий, закономерностей исторического процесса возникновения и развития теоретических знаний о государстве, праве, политике, законодательстве.
Соотношение истории политических и правовых учений с другими юридическими и философскими науками, равно как и взаимосвязи исторических и теоретических аспектов внутри самой этой дисциплины, отчетливо отражают то принципиальное обстоятельство, что предмет рассматриваемой дисциплины -- это не просто совокупность политических и правовых учений прошлого, а именно их история. Выяснение смысла этой историчности значимо для характеристики как предмета данной дисциплины, так и ее методологии.

Методология истории политических и правовых учений.
В обобщенном виде применительно к нашей дисциплине можно выделить следующие основные функции метода: 1) метод как способ построения определенной политико-правовой теории (здесь речь идет прежде всего о принципах и внутренней логике формирования конкретно-определенной системы теоретического знания, структуре и компонентах данной системы, взаимосвязях этих компонентов и т. д.), 2) метод как способ интерпретации и оценки предшествующих политико-правовых учений (данный аспект отражает содержание и характер отношений и взаимосвязей между различными теориями в исторически развивающейся политико-правовой мысли) и 3) метод как способ и форма выражения определенного типа и принципа соотношения между данной политико-правовой теорией и освещаемой действительностью ( здесь проявляется общемировоззренческое содержание метода в фундаментальных проблемах соотношения материального и духовного в политико-правовом познании, теории и практики и т. д.).
Своеобразие предмета истории политических и правовых учений накладывает свой отпечаток на применяемые в данной сфере общефилософские и конкретно-научные методы, по- своему трансформирует и конкретизирует соответствующие приемы и средства исследования, определяет их специфические цели и задачи с учетом особенностей изучаемых объектов и в целом предмета научного познания.
Заметным выражением отмеченной предметной и методологической специфики истории политических и правовых учений является ведущая роль именно тех принципов, приемов и способов исследования, которые по своим возможностям в наибольшей мере соответствуют историке-теоретическому содержанию и профилю данной юридической дисциплинк Отсюда и определяющее значение способов и приемов исторического подхода к политико-правовым учениям прошлого, поскольку без принципа историзма нельзя вообще всерьез говорить и об истории этих учений.
В области истории политико-правовых учений принцип историзма играет существенную роль в процессе освещения генезиса и последующей жизни той или иной политико-правовой теории в исторической ретроспективе и перспективе, исследования места и значения политических и правовых теорий в совокупной системе знаний определенной эпохи, характеристики их соотношения с другими элементами в обшей структуре политических и правовых знаний соответствующей эпохи, раскрытия связей между различными концепциями прошлого и современности, уяснения специфической логики в истории политических и правовых учений, взаимодействия политико- правовых идей с политической и правовой практикой прошлого и современности и т. д.
Исторический подход выступает при этом в качестве способа адекватного понимания, интерпретации и оценки политико- правового содержания освещаемых учений в контексте прошлого и современности. Очевидно, что концепции и конструкции того или иного мыслителя прошлого (как взятые в их исходном, “нетронутом” виде и непосредственном отношении к современной ему действительности, так и расссматриваемые в качестве переработанного элемента в политических и правовых учениях более позднего времени) в современных условиях играют вовсе не ту роль и имеют не то значение, которые были им характерны в той, прошлой их “современности”. В новой социально-исторической и политико-правовой ситуации, в контексте другой действительности они нередко приобретают иное, новое значение.
Адекватная трактовка прошлой и современной роли и значения политик”-правовых учений требует различения в структуре политико-правового знания, представленного в соответствующем учении, его конкретно-исторической и теоретической сторон. Конкретно-исторический аспект политико-правового содержания учения показывает, какие именно исторически определенные и конкретные взгляды на общество, государство, право, политику и т. п. развиты и обоснованы в данном учении, как эти взгляды соотносились с требованиями определенных социальных групп, слоев и классов, какие интересы и тенденции развития они выражали, какую позицию занимал автор учения в контексте своей эпохи и т. д. Теоретический аспект отражает философские, общеметодологические, познавательно-гносеологические моменты учения, показывает, как и каким образом обосновывались конкретные политик”-правовые взгляды, в какие теоретические концепции они оформлялись, какие исходные принципы положены в их основу, какие формы, модели и конструкции мысли отражены в рассматриваемой доктрине и являются ведущими и определяющими для данного мыслителя или впервые вводятся им в теоретический оборот и т. п.
С учетом совмещения в истории политических и правовых учений теоретического и исторического направлений исследования освещение материала в данной дисциплине проводится на основе сочетания хронологического и проблемно-категориального способов и приемов изложения.
Хронологическое освещение при этом ориентировано на характеристику как “портретов” соответствующих мыслителей- классиков (например, Платона, Аристотеля, Фомы Аквинского, Канта и т. д.), выступивших с обоснованием новых концепций государства и права, так и наиболее значительных и влиятельных школ, течений и направлений политико-правовой мысли (например, брахманизма, буддизма, даосизма, древнекитайских логистов, софистов, римских юристов, тираноборцев, исторической школы права, юридического позитивизма и т. д.). Это позволяет исторически конкретнее и полнее раскрыть последовательность и своеобразие процесса формирования, развития и смены тех или иных концепций, учений и школ, специфику их политико-правовых воззрений, характер их связей с породившей их эпохой и т. д.
Сочетание хронологического и проблемно-теоретического подходов позволяет глубже и четче выявить и осветить общее и особенное в различных политико-правовых учениях, проследить роль традиций и “скачков” в истории идей, соотношение объективного и субъективного в истории политико-правовых учений, взаимодействие и взаимовлияние всеобщего (всемирной истории политических и правовых учений), особенного (истории политико-правовой мысли в соответствующих регионах и странах в тот или иной период времени) и единичного (концепции определенного мыслителя и т. д.).
Значительную роль при этом играют приемы и средства историка-сравнительного исследования. Сопоставительный анализ ( в синхронном и диахронном плане) различных концепций, конкретизируя наши знания об их общих и специфических чертах, вместе с тем содействует выявлению более точных критериев классификации итипологизации политико-правовых учений и, следовательно, более верной оценке их содержания.
Причем если для уяснения логики и закономерностей развития всемирной истории политико-правовой мысли необходимо предварительно располагать достоверной синтетической картиной истории политико-правовых учений в целом, составными частями которой являются региональные истории и отдельные учения, то, в свою очередь, адекватная характеристика и оценка места и значимости этих составных частей возможна лишь в контексте целого, в рамках всемирной истории политических и правовых учений.

Оглавление

* ЗАКАЗАТЬ АВТОРСКИЙ РЕФЕРАТ, КУРСОВУЮ ИЛИ ДИПЛОМ*

тел. (495) 728 - 3241; info@troek.net

ЗАКАЗАТЬ РЕФЕРАТ

ЗАКАЗАТЬ КУРСОВУЮ

ЗАКАЗАТЬ ДИПЛОМ

Новости образования

Все о ЕГЭ

Учебная литература on-line

Статьи о рефератах

Образовательный софт