тел. (495) 728 - 3241; info@troek.net

Лекция 1. Идейно-политические процессы в древнекиевской Руси.
Древнекиевский период, период нашей «собственной ан­тичности», характеризуется, прежде всего, переходом вос­точных славян от племенной размытости к государствен­ной системе, приобщением их к общехристианской цивилизации. Из темных веков безвестности и безвременья на арену истории выходит народ, сплоченный крепкой цент­рализованной властью и единством религиозного сознания. Впереди его ждут еще трагедии и разочарования, разброд князей и тягчайшее монголо-татарское иго. Но память его всегда будет верна идеалам эпохи величия и славы, эпохи древнекиевской государственности. С ней он будет сораз­мерять свое настоящее и будущее, свое место и предназна­чение в мировой истории. Киевская Русь стала общей ко­лыбелью трех братских народов - русского, украинского и белорусского.

1. Социальные реалии восточнославянского общества. Суть политических процессов, совершавшихся в древнекиевский период, вполне укладывается в формулу гегелевс­кой триады: племенная демократия - великокняжеское самовластие - удельная система.

В самом деле, восточные славяне, или анты, жили раз­розненными племенами, имея «обычаи свои, и закон отец своих и преданья, кождо свой нрав». Свои названия они получали большей частью по местам расселений: поляне, северяне, родимичи, вятичи и т.д. Летопись особенно вы­деляет полян, обитавших южнее Киева, по берегам рек Роси и Тясмина. Предположительно именно они сдержа­ли натиск авар, положив тем самым начало межплемен­ной консолидации. Позднее эту инициативу перехватыва­ют у них варяго-русы, пришедшие на Русь «по призва­нию» новгородских славян и создавшие мощную «импе­рию Рюриковичей».

Общественная жизнь славян отличалась патриархаль­ностью и простотой. В центре всего находилась родовая семья. Члены ее проживали в одном общем доме, под стро­гой родительской опекой. Между семьями существовало определенное разделение труда (кузнечное дело, выделка кожи, ткачество и т.д.). Однако главное занятие родовой семьи составляло сельское хозяйство. На базе соседских связей формировалась община, которая в свою очередь вхо­дила в межобщинное объединение - племя. Во главе каждого племени стоял князь со своей дружиной. Его деятель­ность ограничивалась исключительно военными функция­ми; во всем остальном он подчинялся племенной «демокра­тии». Об этом свидетельствует сообщение византийского историка Прокопия Кесарийского (VI в.): «Ведь племена эти, склавины и анты, не управляются одним человеком, но издревле живут в народовластии, и оттого у них выгод­ные и невыгодные дела всегда ведутся сообща». Под наро­довластием здесь, очевидно, подразумеваются вечевые тра­диции, которые известны нам из истории Новгорода и Пско­ва до их присоединения к Москве при Иване III. Византий­цы сознательно использовали данную ситуацию в своих целях, видя в ней источник «анархии и взаимной враж­ды» между славянскими племенами. Страшась появле­ния у них «монархии», они всячески стремились разоб­щать их князей, одних «прибирая к рукам с помощью речей и даров», других ослабляя постоянными вторжени­ями и стычками.

Так продолжалось до «варяжского призвания». Рюри­ковичи изменили ход восточнославянской истории. Утвер­дившись в Киеве, они постепенно объединяют все земли антских племен, создавая единое централизованное госу­дарство. Его престиж особенно возрастает при Святославе Игоревиче, сокрушившем опасного соперника - Хазарский каганат. С Киевской Русью вынуждены считаться Арабс­кий халифат и Византия. С ней ищет союза римский папа.

После гибели Святослава Игоревича (972) между его сыновьями разгорается кровавая борьба за киевский пре­стол. Победителем выходит Владимир, сын Малуши, ключ­ницы княгини Ольги, - «робичич», как сказано о нем в «Повести временных лет». В 980 г. он становится великим князем, «самовластьцем земли руськой». Окончательно сло­мив сопротивление родоплеменной оппозиции («овы ми­ром, а непокоривыя мечем»), он приступает к осуществ­лению религиозно-идеологической реформы.

Первоначально Владимир Святославич хотел ограни­читься созданием единого языческого пантеона, поставив во главе местных богов варяжского бога войны Перуна. Из числа первых были выбраны Хоре, Дажьбог, Стрибог, Симаргл и Мокош. Судя по всему, это были главные «куми­ры» покоренных славянских племен, и возвышение над ними Перуна символизировало превосходство великокня­жеской власти.

Однако эта реформа не принесла желаемых результа­тов. Во-первых, она не смогла погасить центробежных тен­денций, раздиравших политический организм молодого древнерусского государства. Славянские племена не жела­ли оставаться под ярмом варяжского данничества, и их приходилось всякий раз покорять заново. Во-вторых, бла­годаря ей Русь обособлялась не только от таких великих держав средневекового мира, как Византия и Рим, но и от других стран, ставших к тому времени христианскими. Все это в конечном счете убедило князя Владимира в необходи­мости разрыва с традиционным язычеством и проведении христианской идеологической реформы.

2. Идеология византинизма и ее трансформация на древ­нерусской почве. Не менее решительно проводит Владимир Святославич и крещение Руси, ибо, по словам митрополи­та Илариона, «бе благоверие его с властию съпряжено». Перед этим он, однако, совершает своеобразное «испыта­ние вер», выслушав «речи» миссионеров и от ислама, и от иудаизма, и от христианства. Когда же дело было решено в пользу христианства, он предпочел принять крещение из Константинополя, а не Рима, несмотря на настойчивые уго­воры и просьбы папской курии.

Это объяснялось главным образом спецификой взаимо­отношений светской и духовной власти на Западе и Визан­тии. С момента распада империи Карла Великого (середи­на IX в.) западная церковь упорно добивалась господства над светской властью. Римские иерархи открыто стали на путь папоцезаризма и теократии. В соответствии с учени­ем о «двух мечах», сформулированным еще папой Геласием I (V в.), они проповедовали, что оба меча, духовный и светский, вручены Богом церкви и находятся в ее распоряжении; один употребляется для церкви, а другой - самой церковью; один - священством, другой - королями и вои­нами, но по воле и усмотрению священства.

Возвышению папства немало способствовали «Лжеисидоровы декреталии» - искусно сфальсифицированные тек­сты посланий и канонов, якобы принадлежавших римс­ким иерархам первых веков христианства и подтверждав­ших верховенство папы в делах как церкви, так и светско­го, мирского правления. Декреталии обострили и без того сложные отношения между церковью и государством на Западе, стали источником бесконечных смут и раздоров в католическом мире.

Теократические претензии римских пап получили со­ответствующее идеологическое обоснование в церковном учении о государстве. Согласно этому учению, первона­чально никакого государства не было, и люди находились под непосредственным попечением самого Бога. Но из-за бесчисленных грехов, совершенных ими, Бог отменил свое попечение, и люди вынуждены были организоваться в го­сударства. Стало быть, государство есть не что иное, как плод греха, творение безбожного язычества, а светская власть в свою очередь - это порождение «князя мира сего» - дьявола. «Кто не знает, - писал один из самых ярых сторонников этого воззрения папа Григорий VII, - что власть королей и князей ведет свое начало от незнающих Бога, гордостью, хищничеством, коварством, убийствами, короче преступлениями всякого рода, приобретших ее от дьявола, чтоб со слепою страстью и невыносимой гордос­тью и неправдой господствовать над себе подобными». И далее он заключал: «Папа так превышает императора, как солнце превосходит луну, а потому власть апостольского трона стоит далеко выше могущества королевского пре­стола».

Понятно, что Владимир Святославич, мечтавший об усилении великокняжеской централизации, не мог испы­тывать влечения к западному христианству, в корне под­рывавшему святость мирской власти. Поэтому он должен был предпочесть идеологию византинизма, которая всеце­ло основывалась на культе императора (василевса).

В русской политической философии издавна ут­вердилось два взгляда на сущность византинизма.

Согласно одному из них, наиболее последователь­но отразившемуся в «Философических письмах» П.Я. Чаадаева, византинизм - это синоним застоя и косности, полного безразличия к идеалам образован­ности и просвещения. «По роковой воле судьбы, -писал он, - мы обратились за нравственным учени­ем, которое должно было нас воспитать, к растлен­ной Византии...». Это стало причиной нашей схиз­мы, обособления от Запада. Оттого «до нас... ничего из происходившего в Европе не доходило. Нам не было дела до великой всемирной работы». И все, на что мы можем претендовать - это «преподать великий урок миру», урок трагедии неисторического народа.

Другое понимание византинизма (или, по его тер­минологии, византизма) выразил К.Н.Леонтьев, вид­нейший представитель русского консерватизма. На его взгляд, византинизм включает три исходных момента - религиозный, государственный и нравствен­ный. «...Византизм в государстве значит - самодер­жавие, - поясняет он. - В религии он значит христи­анство с определенными чертами, отличающими его от западных церквей, от ересей и расколов. В нравственном мире мы знаем, что византийский идеал не имеет того высокого и во многих случаях крайне пре­увеличенного понятия о земной личности человечес­кой, которое внесено в историю германским феода­лизмом. ..». Все беды современной России Леонтьев связывает исключительно с тем, что «со времен Пет­ра» она «утрачивает византийский свой облик».

Что же представляет собой византинизм, упрочивший твердыню российской монархической государственности?

Как было сказано, стержень идеологии византинизма составляет культ императора. Власть его признавалась бо­жественной, богоустановленной. Это был «кормчий, направляющий всех в заводь Господа». Именно церковная задача обусловливала смысл всех его деяний. Согласно Иоанну Дамаскину (VIII в.), «дело императора прежде всего» - учить людей бояться Бога и хранить праведность, обращая под­данных в христианство. «Вторым делом» императора при­знавалась «добродетель благодеяния»: он крепко держит в руках «кормило справедливого правления», защищает «всех вдов и сирот». Выше всего ставилось постоянство его в «бла­гочестивых помыслах» - о вере, милосердии и т.д. Ибо каким он является для своих подданных, таким он и сам обретается в отношении Господа. Если император уклоня­ется от исполнения божественных законов, делая законом «собственный нрав», или характер, то он уже не царь, но тиран, предтеча Антихриста. Таким образом, император занимал высшее место в политической иерархии византий­ского общества, но не как лицо, не как человек, а как «оду­шевленный закон», воплощенная воля Бога.

Этим определялось его отношение к церкви и патриар­ху. Хотя среди духовенства в ходу была теория симфонии властей, т.е. автономизации полномочий церкви и государ­ства («одной из них создатель Бог поручил заботиться о душах, а другой - управлять телами людей»), тем не ме­нее в реальной практике церковная иерархия целиком за­висела от воли императора. Это хорошо видно из чина поставления патриарха. По кончине первосвященника импе­ратор издавал повеление митрополитам об избрании ему преемника. Митрополиты собирались на катикуменах (со­борах) в храме Св.Софии и намечали трех кандидатов на патриаршую кафедру, имена которых сообщались импера­тору. Тот делал свой выбор и объявлял одного из них наре­ченным патриархом. Если же его не устраивал ни один из представленных кандидатов, он отвергал их и назначал на высшую церковную должность собственного претендента, причем митрополиты безоговорочно принимали его реше­ние. Такая практика позволяла строго держать в узде духовную власть, не давая ей возможности вступать в кон­фронтацию с мирскими властелинами. «Ничто не должно совершаться в святейшей церкви против воли и приказа­ний императора», - говорил в VI в. патриарх Мина. Это убеждение неизменно сохранялось и в позднейшие време­на. «Император, - сказано в одной византийской хронике XII в., - является для церкви высшим господином и хра­нителем веры».

Такая структура власти полностью отвечала политичес­ким стремлениям Владимира Святославича, и он, решив­шись на новую идеологическую реформу, естественно, из­брал для себя византийский идеал царствующего дома. Крещение Руси, начатое в 988 г., совершалось в обстанов­ке жесткой борьбы пришлого вероучения христиан с ав­тохтонным язычеством. Как сообщается в летописи, по воз­вращении из Корсуни, где состоялось «обращение» киевс­кого князя, Владимир Святославич «повеле кумиры испроврещи, овы исещи, а другия огневи предати». Особой рас­праве подвергся Перун: его было приказано привязать к конскому хвосту и сбросить с холма в реку. Подобным же образом поступили с Перуном и в Новгороде: там также его столкнули кольями в Волхов. Затем всем киевлянам было объявлено: если кто не примет крещения, «богат ли, ли убог, или нищь, ли работник, противен мне да будет». Сопротивляться было бессмысленно, и «людье с радостью идяху» исполнять повеление князя. Чтобы упрочить пози­ции формирующейся церкви, он наделяет ее правом деся­тины, т.е. получения десятой доли от всех княжеских до­ходов. Тем самым духовенство оказывается в полной эко­номической зависимости от светской власти.

Неудивительно, что уже его сын Ярослав Мудрый ре­шается на открытый конфликт с константинопольским патриархом, назначая без обязательного согласования с ним собственного кандидата на киевскую митрополию. Факти­чески это означало присвоение прав византийского импе­ратора. Митрополитом становится священник его домовой церкви Иларион (кон. Х - сер. XI в.), автор первого русско­го политического трактата «Слово о Законе и Благодати». В нем развивается идея об универсальности христианской религии, исключающей всякое узконациональное стремле­ние. Противопоставляя ее иудаизму, он пишет, что еван­гельская «благодать», упраздняя ветхозаветный «закон», приводит к уничтожению рабства. Закон сменяется благо­датью, рабство - свободой. В этом суть развития человечес­кой истории.

Одновременно с этим Иларион опорой христианства признает единодержавие; ведь без крепкой власти невоз­можно отвратить всех от «заблуждениа идольская лети», т.е. от язычества, наставить на путь истины. Он сравнива­ет Владимира Святославича с императором Константином I, провозгласившим христианство государственной религией Византии. Похвального слова заслуживают у него и пред­шественники великого князя - «старый Игорь» и «слав­ный Святослав», «иже в своя лета владычествующе... и по­бедами и крепостию поминаются ныне и словуть». Его не смущает, что они были язычники; главное для него - вели­чие Руси, «благоумием» правителей пришедшая к «благо­датной вере». «Не в худе бо неведомь земли владычьство-ваша, - замечает Иларион, - нъ в Руське, еже ведома и слышима есть всеми четырьми конци земли».

Таким образом, вместе с христианством на Русь пере­носится идеология византинизма, которая позволяет обо­сновать божественное происхождение великокняжеской власти, наделить ее царскими прерогативами.

3. Удельное раздробление Руси и теория отчины. Одна­ко между политическими замыслами великокняжеской власти и их практической реализацией с самого начала обозначается глубокий разрыв: вместо централизации на поверхность всплывает удельное раздробление Руси, раз­витие династической системы. Виною всему послужили действия самого Владимира Святославича, который на скло­не лет поделил Киевскую державу между своими много­численными сыновьями. В результате с новой силой вспы­хивает борьба за первенство. Победителем выходит Ярос­лав Мудрый. Он заново восстанавливает политическое един­ство страны, заботится о расширении ее пределов. Но с наступлением старости опять по примеру своего отца учреж­дает династическое княжение. Своим сыновьям, получив­шим по его завещанию самостоятельные «грады», т.е. кня­жества, он заповедал «не преступать предела братня, ни сгонити», ограничив роль киевского князя простым «смот­рением» за порядком. «И тако уряди сыны своя пребывати в любви». Никакой любви, разумеется, из этого не выш­ло и Русь неуклонно раздроблялась на все более и более мелкие уделы. Исправить положение пытался Владимир Мономах. На Любечском съезде (1097), ссылаясь на поло­вецкую опасность, он призывал князей действовать «в еди­но сердце», но затея эта не удалась, и каждый остался при своей «отчинной» идеологии («кождо да держить отчину свою»).

Эту идеологию и берет на вооружение церковь, пытав­шаяся на волне общего упадка светской власти утвердить «превосходство» духовной иерархии. В политике киевских митрополитов отчетливо намечаются «католические» тен­денции: со второй половины XII в. они вносят в свои печа­ти и титулатуру понятие «всея Руси», обозначавшее гра­ницы святительской власти. И это притом, что печати ки­евских князей никак не фиксировали иерархические раз­личия их владельцев, и эпитет «великий» равно усваивал­ся князьями разных территорий, «если эти князья были склонны к пышному самотитулованию».

Религиозное обоснование теории отчины принадлежит Нестору Летописцу (сер. XI - нач. XII в.), составителю и редактору «Повести временных лет». Согласно его концеп­ции, можно говорить не о богоустановленности мирской власти, а о богоугодности мирских властелинов. Истинная вера - православие, и оплотом его является «ангельский чин», монашество. Оно-то и должно направлять деяния князей, связывая их «целованьем креста». Если они пре­ступают заповеди Божьи, тогда земли их подвергаются «казням» и бедам, кои суть «батог Бога», кара за «зловерье» правителей. «Аще бо князи правьдиви бывають в зем­ли, - констатирует Нестор, - то многа отдаются согрешенья земли; аще ли зли и лукави бывають, то больше зло наводит Бог на землю, понеже то глава есть земли».

Идеал летописца - «отчинное», династическое княже­ние. Ратуя за сохранение удельной системы, он прибегает к библейской аргументации. По потопе, рассуждает Нестор, трое сыновей Ноя разделили землю. Восток достался Симу. Он стал владеть Персией, Бактрией, Мидией, Сирией, Ва­вилоном, Индией, Финикией и другими странами той час­ти земли. Хаму достался юг: Египет, Эфиопия, Фиванда, Ливия, Ликаония, Фригия, Вифиния, острова Крит, Сар­диния, Кипр, река Нил. Иафету же выпали северные стра­ны и западные, в том числе и славянские. «Сим же и Хам и Афет, - сказано в летописи, - разделившие землю, жребьи метавшие, не преступати никому же в жребий братень, и живяхо кождо в своей части».

Таким образом, «Повесть временных лет» не только санкционировала удельно-династическое княжение, но и объяв­ляла его единственно богоустановленной формой правле­ния. Русь ввергалась в пучину политического раздробле­ния, стоившего ей монголо-татарского завоевания.

Идеи Нестора Летописца составили важный источник боярско-церковной оппозиции эпохи московской центра­лизации. Ими вдохновлялись и строптивые монахи-нестяжатели, мечтавшие о «небесном гражданстве» (Вассиан Патрикеев, Артемий Троицкий), и «сильные во Из­раиле» - члены Избранной рады времени малолетства Ивана Грозного (протопоп Сильвестр, Алексей Адашев), и далее позднейшие старообрядцы, спасавшиеся в лесах от «венценосного тиранства» царя Алексея Михайловича и Петра I.
Литература

Замалеев А.Ф. Учебник русской политологии. СПб. 2002.

Оглавление

* ЗАКАЗАТЬ АВТОРСКИЙ РЕФЕРАТ, КУРСОВУЮ ИЛИ ДИПЛОМ*

тел. (495) 728 - 3241; info@troek.net

ЗАКАЗАТЬ РЕФЕРАТ

ЗАКАЗАТЬ КУРСОВУЮ

ЗАКАЗАТЬ ДИПЛОМ

Новости образования

Все о ЕГЭ

Учебная литература on-line

Статьи о рефератах

Образовательный софт